Теософист

Простите меня, если я затянула с ответом на ваше весьма любезное письмо, полученное с неделю назад. Видите ли, в том не моя вина; ее следует целиком возложить на мою «Malchance»[104] как говорят франко-канадцы. Десять дней назад я чуть не сломала ногу и до сих пор не в состоянии встать с постели; при других обстоятельствах я совершенно определенно, не стала бы рисковать тем, чтобы меня хотя бы на мгновение заподозрили в подобной неучтивости.

Я получила множество благодарственных писем за свою статью, много незаслуженных комплиментов и очень мало практической помощи в виде заявлений в печати в поддержку моей теории, основанных на несомненных, очевидных доказательствах. В качестве иллюстрации нравственного малодушия, распространенного среди спиритуалистов, посылаю вам письмо, только что полученное мною от генерала Липпитта — уполномоченного, направленного «Banner of Light» в этот город с особой задачей тщательно расследовать тайну Кэти Кинг[105]. Генерал это проделал и установил несомненную виновность д-ра Чайлда. Он располагает свидетельствами двух известных фотографов, которых подкупил почтенный «Отец-Исповедник» со спекулятивной целью раздобыть портрет Кэти Кинг у этой твари г-жи Уайт. Как видите, «Banner of Light»» категорически отказывается печатать что-либо против д-ра Чайлда.

Вот и говорите после этого о мудрости старых пословиц и поговорок. Давайте повторять, если у нас хватит смелости, что невинность и добродетель бывают вознаграждены, а порок — наказан! Что ж, я решительно считаю, что старушка Истина навсегда покинула ваши прекрасные берега. По крайней мере, насколько я могу судить на основании моего личного опыта более чем полуторагодичного пребывания в вашей стране, эта старая леди, должно быть, покоится в безмятежном сне, пребывая в состоянии глубокого транса у самого истока собственного основания.

Ну вот, я не способна двигаться, совершенно не в состоянии покидать свою комнату, и мои статьи наверняка впредь будут отвергать.

В моем распоряжении несколько ценных документов против нашего филадельфийского пророка, в числе которых сделанное под присягой заявление одного добровольного свидетеля, способное уничтожить д-ра Чайлда, будь оно зачитано против него в суде. Но до этого не дойдет, ибо доктор теперь настолько же осторожен, насколько он ловок в присвоении общественных денег; по-видимому, он избегает отвечать мне даже в печати. И подумать только, до чего же я была простодушной, надеясь на то, что он попробует подать на меня иск за клевету, поскольку это был единственный способ затащить Чайлда в суд.

Милостивый государь, не могли бы вы изыскать возможность высказать в печати несколько слов, сформулировав свое мнение по этому делу? Несколько строчек от вас, которые издателям «Ваnner of Light» хватит ума оценить и от которых они не осмелятся отказаться, возымели бы весьма неприятные последствия для нашего лжепророка. Издатели больше ничего моего печатать не станут, ибо они говорят, что «нельзя угадать, где могут взорваться мои русские литературные бомбы». Единственным хорошим результатом, который вызвала моя статья, как только она появилась в печати, был немедленный уход д-ра Чайлда с должности президента Спиритуалистической ассоциации Филадельфии. Впрочем, он действует через подставных лиц, чтобы самого его не было видно и слышно.

Я приехала в эту страну только ради утверждения истины в спиритуализме, но боюсь, что вынуждена буду отказаться от этой затеи.

Мы никогда не будем в состоянии провести демаркационную линию между истинным и ложным, пока так называемые столпы спиритуализма вопреки своему основательно подпорченному, ненадежному положению будут до самого конца выпутываться из затруднительных ситуаций, опираясь на слишком услужливо подставляемые спины малодушных спиритуалистов. Разве осмелились бы когда-нибудь Холмсы разыгрывать и надувать публику, как они это делали, если бы их не поддерживал и не прикрывал д-р Чайлд — до тех пор, пока три тысячи долларов, которые ему предложила Y.M.C.A.[106], не оказались слишком большой суммой для его нежной души и ему не пришлось превратиться в современного спиритуалистического Иуду и продать своего Христа тому, кто предложил более высокую цену.

Между тем Холмсы, будучи отчасти мошенниками, несомненно, являются еще и истинными медиумами. Если для них и есть некоторое оправдание за то, что они прибегали к такому надувательству, оно заключается в «circonstance attenante»[107] в виде вечной угрозы голодной смерти, нависающей над большинством медиумов, работающих с публикой.

Что же до доктора Чайлда — джентльмена, о котором известно, что он богат, то для него нет оправданий, и этот тип подлежит наказанию плетьми. Его участие в данном мошенничестве, по крайней мере, на мой взгляд, хуже воровства, хуже человекоубийства; это отвратительное преступление, преступное святотатство, кощунственное осмеяние и осквернение самых священных и сокровенных чувств, самого драгоценного в душах всех спиритуалистов.

Доктор уже сделал свое дело, по меньшей мере для одного из нас: бедный старый Роберт Д.Оуэн уже не оправится от потрясения, которое он испытал от той же самой руки, что привела его к вере в чистый Дух. Господину Оуэну 73 года, и он не может встать с кровати с момента разоблачения обмана. Я знаю, что для него это смертельный удар.

Вот почему я так люто ненавижу Чайлдов.

Простите мое пространное письмо, милостивый государь, за искренность моих чувств — сильных и, как вам, вероятно, покажется, излишне пылких.

Искренне ваша

Е. П. Блаватская

Холмсы исчезли из города, и я воспользовалась домом, в котором они обычно проживали, с намерениями, о которых вы, быть может, догадываетесь.

Письмо 2

[Февраль 1875][108]

Вторник

Пенсильвания, Филадельфия, Северная 10-я стрит, 825

Профессору Хираму Корсону

Милостивый государь!

Только что получила ваше письмо и премного вам благодарна за ту готовность, с которой вы взялись защищать Истину. Моим письмом можете распорядиться как угодно: используйте мое имя, выставляйте меня в качестве свидетеля — словом, делайте все, что сочтете нужным.

Я могу с такою же готовностью поручиться за согласие генерала Липпитта, хотя, не имея на то его позволения, считаю более целесообразным для вас сваливать все на меня и заявлять, что все подробности относительно трусости «Banner of Light» вы узнали от меня, ибо мне плевать, если издатели будут иметь на меня зуб. Я-то от них совершенно независима, а вот Липпитт на них работает и весьма стеснен в средствах. Просто говорите, что я вам написала, буквально воспроизведя его письмо. Одновременно посылаю вам очень ценный документ, скопированный самим его автором с оригинала письма, которое он отправил мне в присутствии генерала Липпитта, чью подпись в качестве свидетеля этого дела вы найдете внизу. У меня есть еще пять свидетелей.

В эту страну меня послала моя Ложа во имя Истины в современном спиритуализме, и мой священный долг состоит в том, чтобы раскрывать то, что истинно, и разоблачать то, что таковым не является. Возможно, я прибыла сюда слишком рано — на целых сто лет. Может быть, и боюсь, так оно и есть, что в нынешнем состоянии смятения умов, сомнений и бесконечных и бесплодных конфликтов между Тиндалями и Уоллесами[109], выход из каковых конфликтов задерживает всемогущая власть доллара (ибо люди, по-видимому, с каждым днем все меньше заботятся об истине, а с каждым часом — все больше о золоте), мои слабые протесты и усилия будут бесполезны. Тем не менее я всегда готова к великой битве и вполне готова выдержать любые последствия, которые могут выпасть на мою долю.

Умоляю вас, не считайте меня «слепой фанатичкой», ибо если мне и подходит второй из этих двух эпитетов, то совершенно не подходит первый. Я сделалась спиритуалисткой отнюдь не через вечно лгущих мошенников-медиумов, жалких орудий неразвитых духов низшей сферы, античного Гадеса[110].

Моя вера зиждется на чем-то более древнем, нежели рочестерские стуки[111], и вытекает из того же источника знаний, которым пользовались Раймунд Луллий, Пико делла Мирандола[112], Корнелий Агриппа, Роберт Фладд, Генри Мор[113] и прочие — все, кто когда-либо искал систему, способную раскрыть им бездонные глубины Божественной природы и показать истинные узы, связывающие воедино все явления. В конце концов я нашла таковую, причем много лет назад, когда стремления моего разума удовлетворила та самая теософия, преподанная ангелами и переданная ими первочеловеку ради помощи человеческому предназначению.

Практическое, хотя и сколь угодно малое, постижение Принципа — Эйн Софа, или Бесконечного Беспредельного, и его десяти Сефирот, или Эманаций, гораздо больше способствует прозрению, нежели все эти гипотетические учения вождей спиритуализма, будь то американцы или европейцы. На мой взгляд, Аллан Кардек и Фламмарион, Эндрю Джексон[114] и Джадж Эдмондс — всего лишь школьники, пытающиеся читать по складам букварь и порою сильно запинающиеся. Соотношение между этими двумя путями точно такое же, какое было в древние времена между книгой под названием «Зогар»[115], базирующейся на совершенном знании каббалы[116], передаваемой из уст в уста от Давида и Соломона до Симона бен Йохаи[117] — первого человека, отважившегося ее записать, и «Масорой»[118] — книгой, основанной на внешней, не прямой традиции, которая никогда не удостаивалась истины, коей она учила.

Не знаю, зачем я пишу вам все это. Возможно, это вам ни в малейшей степени не интересно; вероятно, я покажусь вам самонадеянной, тщеславной, хвастливой и скучной. В таком случае я должна просить вас рассматривать это, по крайней мере, как единственный способ удовлетворить жгучее желание услышать ответные отклики, искать их везде и повсюду, где только смогу, надеясь единственно на то, что кто-нибудь от случая к случаю будет мне отвечать. Если учение о «Древнейшем из Древних», о Сефире[119], его первом порождении, Макропросопусе[120] и т. д. является для вас вещью, которую вы никогда не давали себе труда исследовать, то сразу же отриньте все это и погребите меня навеки в анналах своей памяти вместе с помешанными, безумными мечтателями эпохи и считайте меня всего-навсего признательной вам и искренне вашей.

Е. П. Блаватская

Письмо 3

6 марта

Филадельфия

Профессору Х.Корсону

Милостивый государь!

Простите меня великодушно за то, что снова, быть может, не вовремя, покушаюсь на ваше драгоценное время. Знаю, что мне не следовало беспокоить вас сейчас, ибо чувствую, что, как говорят французы, «Vous avez d'autres chats a fouetter a ce moment»[121] и мое новое послание рискует оказаться непрошеным гостем. Но в то же время я уверена в том, что вы не из тех, кто берется за работу и оставляет ее незавершенной.

Ваша статья вышла в свет, и я этому рада; я знала, что Колби[122] никогда не посмел бы вам отказать. Моя статья была отправлена десять дней назад и, боюсь, никогда не будет напечатана. И поэтому позволю себе переслать ее вам для внимательного прочтения, когда у вас выпадет свободная минута. Как вы увидите, это новое доказательство против д-ра Чайлда.

Прилагаю к статье заявление человека по фамилии Уэсткотт, который присутствовал при заключении сделки между «Отцом-Исповедником» и г-жой Холмс относительно десяти долларов за сеанс. Как видите, Чайлд в статье «Sunshine», которую Колби хочет подсунуть в качестве ответа на мой вопрос, не осмеливается отрицать этого; он лишь пытается изо всех сил повлиять на сердца своих читателей и говорит, что я «сочиняю небылицы».

Я надеюсь и молюсь о том, чтобы во имя истины и справедливости вы сумели завершить то, что Колби решил не позволить сделать мне самой: разоблачить лживого негодяя.

С глубоким уважением и почтением

Искренне ваша

Е. П. Блаватская

Когда покончите с моей статьей, пожалуйста, перешлите ее г-же Л.Эндрюс в Спрингфилд, если будете ей писать. Интересно, не могла бы я напечатать эту статью в «Springfield Republican», заплатив за публикацию? Готова выложить за это любую сумму. Пожалуйста, найдите вложенное в конверт письмо от генерала Липпитта, которое продемонстрирует вам, как наша ведущая спиритуалистическая газета готова умереть за правду.

Письмо 4

20 марта [1875 г.]

Филадельфия

Профессору Х.Корсону

Милостивый государь!

Я вся раздулась, лицо мое огромно, как тыква, и я чувствую, будто дематериализуюсь, растворяюсь, но в то же время испытываю такую радость, получив столь доброе дружеское письмо от вас, что забываю обо всех своих страданиях и немедленно сажусь отвечать, дабы сообщить вам, что я глубоко, воистину очень глубоко ценю всю вашу доброту к женщине-иностранке, но в то же время боюсь, что, узнав ее получше, вы обнаружите, что она не заслуживает подобной доброты.

Увы, милостивый государь, я действительно в своем роде большая грешница, я непростительно грешна в глазах всякого истинного американца. Единственное, на что я могу надеяться, — это что вы окажетесь в большей степени просто человеком, искренним и благородным человеком, нежели американцем; тогда, быть может, вы простите мне мои русские пороки и из милосердия смиритесь с ними. Я так счастлива, что у меня, возможно, будет шанс провести неделю-другую в обществе двух моих корреспондентов и, осмелюсь добавить, друзей: вас и г-жи Эндрюс. И в то же время я прихожу в ужас, когда задумываюсь о том, как откровенно разочаруетесь вы оба и как шокирована будет г-же Корсон, хотя она не американка, а француженка, которой лучше, чем вашей нации, известно, что представляем собою мы, русские.

Вы так любезно приглашаете меня в Каскад[123], но что вы скажете, увидев, как ваша гостья каждые пятнадцать минут незаметно ускользает из комнаты, чтобы укрыться за дверью, во дворе или в подвале и выкурить папироску? Вынуждена признаться, что я, как и все женщины в России, курю у себя в гостиной, как это принято в гостиных уважающих себя дам, от великосветской княжны до жены служащего; согласно нашему национальному обычаю, они курят и в экипаже, и даже в фойе театра. Здесь же я вынуждена скрываться, как вор, ибо американцы столько раз оскорбляли меня, и таращились, приводя в замешательство, и писали обо мне в газетах, украшая мою бедную персону самыми удивительными эпитетами и придумывая про меня небылицы, что я, не в силах отказаться от этой невинной привычки более чем двадцатилетней давности, в конце концов дошла до того, что считаю проявлением низменного малодушия, делая то, о чем мне здесь, в Америке, стыдно заявлять открыто.

Но если вы сумеете простить мне мои национальные грехи, тогда, разумеется, я буду счастлива воспользоваться вашим любезным приглашением. Огромное спасибо вам и г-же Корсон, коей прошу передать мои искреннейшие приветствия и попросить ее заранее о некоторой снисходительности и милосердии по отношению к бедной дикарке, свалившейся из своих казацких земель на вашу цивилизованную страну подобно неотесанному аэролиту с луны.

Скажите супруге, что я обещаю никогда не курить в ее гостиной. Если г-жа Корсон после моего признания найдет в себе достаточно отваги и повторит свое приглашение, то я смогу выходить и искать общества гамадриад[124] в лесной глуши. Помнится, с милой, искренней, верной г-жой Эндрюс я все же была более чистосердечна. Да смилостивятся надо мною небеса, но припоминаю, что в ответ на ее дружеское приглашение на днях заглянуть в гости к ней в Спрингфлилд я действительно призналась ей, что частенько ругаюсь по-русски. До сих пор не знаю, как она выдержала подобный удар, но надеюсь, что это роковое откровение не убило ее на месте.

Ох, увы! Хорошенькое представление у вас сложится о вашей корреспондентке теперь, когда я четыре страницы посвятила исповеди о двух своих самых отвратительных пороках. Однако мне нравится всегда сперва знакомить людей с моей худшей стороной, так что если она случайно обнаружит крупинку подлинного золота в тяжеловесной, грубой грошевой монетке, но тем лучше для монетки. Место жительства я не сменила, но всегда лучше присылать мне письма на абонентский почтовый ящик 2828, так как мне приходится то и дело выезжать из города по спиритуалистическим делам; как я вам уже сообщала, в эту страну меня послало мое Общество, и письма могут иногда не доходить.

Это действительно печально, что, как вы говорите, Истина должна просить, умолять и унижаться, чтобы ее допустили в ведущий орган спиритуалистов этой страны, тогда как лжи достаточно предъявить свою визитную карточку, чтобы ее приняли с распростертыми объятиями. Например, в последнем номере «Banner» напечатан рассказ некоего Вуда, утверждающего, будто на одном из сеансов, устроенных г-жой Холмс, он видел свою жену. Во-первых, ни одна приличная жена, живая ил мертвая, никогда не материализуется через такой источник отвратительных нечистот, каким оказалась на поверку г-жа Холмс, к величайшему позору для нас, спиритуалистов. Во-вторых, одна старая леди, г-жа Липпинкотт, в чем доме проходил этот спиритический сеанс, весьма настойчиво уверяла меня, что в тот самый вечер медиума уличили в обмане и мошенничестве, а старый джентльмен, написавший этот отчет, является полубезумным типом, которому случается видеть свою супругу в любом углу, в любом стакане виски, который он поглощает. Вот так и пишется история! Бедный спиритуализм! Само собою разумеется, я готова сделать все, что сочтете нужным вы или г-жа Эндрюс. Можете сократить статью, приукрасить или даже подстричь ее по фасону тюрьмы Синг-Синг, если решите, что от этого будет какая-то польза, однако я полагаю, что ради нашего дела мы спиритуалисты, не должны слишком унижаться, зная, что мы правы. Не надо ни на мгновение допускать, дорогой мой господин Корсон, что во мне говорит тщеславие или авторская гордость. Если я достаточно хорошо пишу на других языках (а я знаю, что так оно и есть), то при этом, я тоже знаю, что мне нечем похвалиться в своих английских статьях. И если бы не размышления и убежденность в том, что истина, как бы плохо она была одета, должна всегда побеждать, то я бы никогда не рискнула ввязаться в полемику в области английской литературы.

Догадываюсь, что вы профессор английской филологии и литературы, часто смеялись над моими русскими выражениями. Сочла бы за благо, если бы смогла заставить вас посмеяться от души, ибо сдается мне, что вы отчаянно в этом нуждаетесь. Я не могу сказать большего и не смогла бы, даже если бы захотела, потому что я никогда не в состоянии выразить то, что чувствую, если только не приходится за это сражаться. Мне плохо дается любое внешнее выражение симпатии или любезности, и есть много вещей, которых я бы никогда не осмелилась коснуться, так как эти раны столь глубоки, что проходят через самую середину сердца, а руки мои так грубы, что я им не доверяю.

И все же я должна сказать одну вещь, ибо не могу удержаться. Мне так грустно видеть, как вы, спиритуалист, зная, что употребляете неверное выражение, тем не менее произносите слова «погибший» или «умерший». Мне кажется, что это отдает профанацией. Мы оскорбляем любимых нами людей, которые, очевидно, ушли так далеко, но при этом ближе к нам, чем когда бы то ни было. В природе существует лишь одна смерть, и это нравственная смерть человека в наших сердцах, когда его злые дела и поступки вынуждают нас навсегда похоронить в памяти нашей души его самого и воспоминания о нем исчезают до последней частицы.

Как же может ваше чистое, прекрасное, невинное дитя быть мертвым? Разве ваша девочка, что очевидно для нас, не несла несправедливого наказания в виде жизни в этом мире, в виде заточения в темнице плоти? Та самая, столь явная, несправедливость должна быть для нас, спиритуалистов, наиболее очевидным, убедительным доказательством бессмертия нашего духа, так сказать, для каждого, кто твердо верит в справедливого всемогущего Бога как всеобщий Принцип. Какой вред когда-либо принесла ваша дочка? Какой грех могла успеть она совершить, чтобы страдать так, как страдала? Ее физическая смерть — лишь доказательство того, что девочка была готова уже до истечения отпущенного ей природного срока жить в мире, который гораздо лучше нашего.

Как я уже однажды писала г-же Эндрюс об утрате ее юного сына Гарольда, во мне еще осталось достаточно любви к несчастному человечеству, чтобы радоваться, когда я вижу, как умирают дети и бедные молодые люди. «Слишком хорош, чтобы жить в этом мире» — это не пустая поговорка. Это глубокая философская истина. Какие по-настоящему нежные, преданные отец или мать не согласились бы ослепнуть ради вечного счастья своих любимых детей? Разве вы не согласились бы? Разве слепота — не худшее из всех несчастий? Ведь она заставляет исчезнуть из поля зрения все на свете, тогда как сейчас вы не в состоянии видеть одно милое существо — только одно.

На это вы можете возразить: слепой может по крайней мере ощущать того, кто исчез для зрения, или слышать его голос. Но разве вы не в силах чувствовать и слышать дочку так же, как прежде? Вы пробовали?

О, как бы мне хотелось научить вас тем вещам, о которых вы, по-видимому, пока еще ничего не знаете! Каким же счастливым могли бы вы тогда стать! Американский спиритуализм кое в чем просто ужасен; это убийственная вещь, ибо временами действительно смахивает на скрытый материализм. С какой стати вы должны осквернять имена ваших умерших, ваших самых любимых людей, святых духов, обитающих в краях, где атмосфера столь чиста и священна, как и они сами, доверяя их грязным, продажным наймитам-медиумам, когда в вас самих есть все возможности для того, чтобы общаться с вашими покойными близкими, посещать их и принимать их в гости!

С какой готовностью я посвятила бы всю свою жизнь — нет, принесла бы ее в жертву тем понесшим тяжелую утрату отцам, матерям, сыновьям, а нередко и дочерям, если бы я только могла передать им величайшую истину, которая когда-либо существовала, истину, которую легко усвоить и применять на деле любому, кто наделен мощной волей и верой. Я сказала либо слишком мало, либо слишком много — точно не знаю. По плоду должны мы судить о семени. Аминь.

Вы хотите знать о «Revue Spirite». Исполняю вашу просьбу, тем более что я хорошо знаю мсье Лей-мари, его редактора, и считаю его своим другом. Это лучший журнал, то есть лучшее периодическое издание во Франции[125]. Оно высоко нравственно, правдиво и интересно. Конечно, по своей направленности оно чисто кардекианское[126], ибо издание это было творением самого «мэтра», как французские спириты, реинкарнационисты[127], называют Аллана Кардека, и было оставлено им Леймари в наследство. Вдова «мэтра», мадам А.Кардек — одна из самых благородных и безупречных современных женщин.

Спиритисты имеют некоторую склонность к ритуалам и догмам, но это лишь бледная тень их католического воспитания, врожденная привычка этих людей, которые так быстро перескакивают из папского рабства в материализм или спиритуализм. Г-жа Корсон не пожалеет, если подпишется на этот журнал. Я бранюсь с ними не по поводу «Revue Spirite», а по поводу самого их учения, в связи с тем, что они — реинкарнационисты и рьяные проповедники своей теории. Со мною они в этом отношении так и не справились, поэтому с чувством возмущения оставили меня в покое, однако мы с ними по-прежнему дружим. Мсье и мадам Леймари — высоко образованные люди, искренние и правдивые, просто золото. А вам, милостивый государь, осмелюсь дать совет: подпишитесь на бостонскую «Spiritual Scientist»[128].

Это достойная маленькая газета, и хорошей направленности, хотя они бедны, как сама бедность. У меня большое желание послать туда для публикации свою статью; у них бывают иногда очень хорошие материалы, более того, они перепечатывают все, что находят интересного в зарубежных спиритуалистических журналах.

Посылаю вам два экземпляра; в обоих найдете отмеченные красным карандашом льстивые заметки о лучшей дочери моего отца. Князь Витгенштейн — старый мой друг с юных лет, вот только стал реинкарнационистом. Мы с ним выдержали одну или две схватки и расстались наполовину друзьями, наполовину врагами. Он пребывает в полной уверенности в том, что лондонская Кэти Кинг была в одной из прошлых жизней его женой, когда он был турецким султаном или что-то вроде этого. Вот вам плоды учения о перевоплощениях.

Как только мой благородный профиль и классический нос перевоплотятся в свое прежнее нормальное состояние, я сфотографируюсь на портрет для вас и г-жи Эндрюс, но только не в профиль. По какому-то таинственному и несправедливому указу Провидения мой нос предстает в этом ракурсе в облике перевернутой комнатной туфли, слегка поношенной. На днях в Линкольн-Холле столкнулась лицом к лицу с доктором Чайлдом. Он вовсе не походил на человека, увидевшего солнечный свет после бури; напротив, встретив мой пристальный взгляд, он превратился в зрелище ядовитого гриба после проливного дождя — и внезапно ретировался.

Мой сердечный привет г-же Корсон, а вам — мои самые искренние, самые глубокие пожелания настоящего, теплого солнца, чтобы оттаяли сосульки во всех уголках вашего внутреннего «я». С подлинным уважением и почтением.

Преданная вам

Е. П. Блаватская

Письмо 5

20 мая 1875 г.

Филадельфия

Профессору Хираму Корсону

Милостивый государь!

Как вам станет известно из моего письма, адресованного г-же Корсон, если вы когда-нибудь и увидите меня, то, боюсь, вы будете любоваться мною без одной ноги. Что ж, судьба есть судьба, и, чем меньше мы говорим о ней, тем, наверное, лучше.

Согласна с вами в том, что любой разговор о столь трудном для понимания предмете, как спиритуализм, гораздо лучше вести в личной беседе, нежели посредством писем. Я «постараюсь» и приеду повидаться с вами, если лишь за этим дело стало, ибо знаю, что у вас могла возникнуть сильная потребность в спиритуалистических истинах, и, чем скорее вы убедитесь в простых фактах, тем меньше у вас будет возможностей ломать себе голову над этим предметом, равно, как и над прочими, которые, вероятно, вас занимают. Я часто видела, как вы это делаете: медленно, задумчиво потирая при этом руки и задавая себе тысячи вопросов, ни на один из которых не было ответа. Так ли это? Или это всего лишь ложные образы, насылаемые эманациями моего собственного капризного воображения? Ваше дело согласиться, а мое — подчиниться вашему решению.

У меня есть статья профессора Вагнера[129] — профессора зоологии и выдающегося ученого, друга покойного А.Гумбольдта[130]. Вагнер годами сопротивлялся спиритуализму, боролся и сражался с ним. Теперь до профессора наконец дошло, что все это время он, как говорится, лез на рожон и наступал на грабли; он публично кается и в весьма пространной статье признает истинность этих феноменов, просит собратьев-ученых Европы и Америки больше не валять дурака, а раз и навсегда решиться и серьезно и очень ответственно взяться за исследование спиритуализма. Увы! Увы! Боюсь, его голос в этой стране так и останется гласом вопиющего в пустыне. Для этого в Америке слишком много докторов Бердов и профессоров Энтони. Как только буду чувствовать себя лучше, переведу его статью для «Spiritual Scientist».

Сейчас вы должны простить даже этот кусочек письма, потому что я пишу его, утопая в постели, которой весьма далеко до ложа из роз, пишу, ужасно страдая. Возможно, вы сочтете меня обманщицей, если не забыли, что я обещала вам свой портрет, который вы до сих пор еще не получили. Но не стоит меня винить. Я редко позволяю увековечивать свой благородный лик в портретах. У меня нет ни одного, и, проезжая через Нью-Йорк, я сделала парочку снимков у фотографов, которые фотографируют «духов». Вот она я, представленная на таком снимке в виде пожилой идиотки, которая печально уставилась на привидение женского пола с петушиным гребнем на голове, корчащее мне рожи.

В самом деле, если даже отбросить тщеславие, как я могу послать вам столь ужасную карикатуру? Поэтому я отдала две этих дискредитирующих меня фотографии людям, которые мне безразличны, но ни вы, ни г-жа Эндрюс, ни г-н Сарджент, ни даже Олькотт не получили ни одной, и вам всем придется подождать.

Я очень ослабла, и поэтому, умоляя простить мне кляксы и каракули, а также общий неопрятный вид моего жалкого послания, надеюсь, что вы по-прежнему будете верить в искренность, с которой и подписываюсь.

Преданная вам

Е.П. Блаватская

Мой постоянный адрес: абонентский ящик 2828, Филадельфия.

Письмо 6

Воскресенье

Филадельфия

Профессору Х.Корсону

Милостивый государь!

Воистину очень, очень любезно с вашей стороны проявлять столь великую заботу о таком несчастном хромом создании, каким я стала с недавних пор. И с какой радостью я воспользовалась бы возможностью, которую вы так любезно мне предлагаете, будь я в состоянии сделать это в настоящий момент!

Но поскольку я едва способна без посторонней помощи добраться от кровати до другого конца комнаты, то как же я смогу доехать по железной дороге до Итаки? И как могу я обременять вас таким унылым, раздраженным, слабым и хмурым созданием, каковым я себя сейчас ощущаю? Как только я почувствую себя лучше и буду в состоянии ходить, пусть даже на костылях, сразу же приеду в Итаку — тогда и поговорим. Просто приготовьте мне укромный уголок, где я смогу окружить себя клубами дыма и преобразить это место в миниатюрную долину у подножия горы Везувий, не слишком шокируя бедную г-жу Корсон, и я вскоре появлюсь там, подобно некой диковинной, безобразной гоблинше[131] или привидению, выглядывая из этой плотной дымной атмосферы только для того, чтобы вынудить вас следовать за мною в области и края еще более плотные и туманные, на первый взгляд совершенно непроходимые.

Однако при достаточном запасе силы воли и настойчивом желании передать другим то, что мне довелось узнать самой, а также при изрядной дозе предварительных знаний с вашей стороны, ибо вам случалось так серьезно штудировать хоуиттовского Эннемозера[132] и прочих, будем надеяться, что это взаимное внутреннее восприятие друг друга не будет сопровождаться (как в некоторых случаях, с которыми я имела дело в последнее время) бурным столкновением конфликтующих, враждебных стихий, что приводит к широким расхождениям между собеседниками из-за недостатка спокойной аргументации или вследствие избытка фанатизма с обеих сторон.

Да, я написала г-ну Сардженту и осудила его за то, что он позволил «Spiritual Scientist» продолжать с этим идиотским «Диогеном», которого Браун[133] наверняка выудил в Бостоне из какой-нибудь лохани для стирки. Конечно, в определенном смысле я могу извинить беднягу (Брауна, а не Диогена, который вообще не человек, а осел), ведь он был вынужден quand тете[134] как-то заполнять страницы своего издания, и, вероятно, нужда заставила его украшать их подобным бесстыдным, а подчас и непристойным материалом. Но предварительно я отругала самого г-на Брауна и высказала все, что я думаю о нем и о его «Диогене». Бьюсь об заклад, больше он его печатать не будет. Так что вы можете время от времени что-нибудь писать для этого издания, за что будете получать благодарность от всех спиритуалистов в целом и от меня в частности.

Вы правы: самых нечестивых предателей следует искать в собственной семье. Таковы уж волчьи наклонности человеческой природы. Я не знакома с Брауном лично, да и не особо домогаюсь подобной чести, но я действительно считаю, что он скорее безрассуден, молод и неопытен, нежели самодоволен и туп. Он, кажется, вполне расположен прислушиваться к советам и всегда принимал их от меня и г-на Сарджента с истинной благодарностью и готовностью самым смиренным образом подчиниться нашим sine qua non[135] и распоряжениям. Поэтому не будьте с ним слишком суровы.

Бедный г-н Оуэн, этот старый добрый патриарх: он разрывается между жестокой Истиной, глядящей ему прямо в лицо, своим дружелюбным отношением к этому Иуде Чайлду и собственными духовными метаниями. Я не считаю г-на Оуэна справедливым в его письменных высказываниях, поскольку он согласился писать вообще, и в частности — относительно Олькотта; но он правдив и искренен, когда заявляет, что лучше воздержится от высказывания своего мнения по поводу Холмсов, которые действительно являются медиумами, хотя вместе с тем и мошенники; они и вправду таковы.

Я объясню вам многие вещи, когда увижусь с вами (если вообще когда-нибудь увижусь). А теперь полюбуйтесь на бедного генерала Липпитта и на его усилия спасти этих людей от голодной смерти и нужды! Что ж, генерал, конечно, не знает того, что известно всем нам в Филадельфии, — что обращение г-же Холмс к спиритуалистам было предпринято в основном ради покупки кабриолета с лошадью. Холмсы просто купили этот кабриолет и заплатили от ста пятидесяти до двухсот долларов за эту показную роскошь. Кто из людей, действительно живущих в нужде, станет помышлять о покупке лошадей и кабриолетов?

Так вот, это чистейшей воды обман; я называю это обкрадыванием по-настоящему нуждающихся людей, отнятием у них последнего куска хлеба для услаждения вороватых, нечестивых, лживых мошенников! Не пишите об этом г-же Эндрюс: она ни за что не поверит, не больше, чем в историю со Слейдом[136]; а если хотите удостовериться в этом факте, то пошлите кого-нибудь расспросить г-на Джона Мортона, высокопоставленного филадельфийского джентльмена, президента железной дороги «Маркет-стрит», к которому г-жа Холмс обратилась за этой самой лошадью. Я никогда никому не сообщаю ничего, кроме достоверных фактов, и никогда не позволяю себе усомниться в ком бы то ни было, даже в Чайлде, которого презираю и ненавижу, если в том или ином конкретном факте у меня нет абсолютной уверенности.

Чайлд так и не ответил на мое последнее письмо. Он никогда не пытался сделать этого ни в печати, ни устно, за исключением одного случая, когда по моему заказу в воскресный день в Линкольн Спиритьюэл Холле распространяли двести экземпляров моей статьи: агент-распространитель в порядке иронической учтивости предложил один экземпляр Чайлду (поскольку их раздавали даром), и тут один джентльмен, знавший Чайлда, поинтересовался у последнего при большом количестве присутствующих, что же тот собирается сказать в ответ на эту статью, на что Чайлд с неподражаемым хладнокровием, nec plus ultra[137] высокомерного бесстыдства, громко изрек: «А! Фи! Я знаю, в чем тут было дело.

Немножко ложной информации, которую этой русской предоставил Лесли, это несомненно». Вот и все. Орест, вдруг отворачивающийся от Пилада; Кастор, обвиняющий своего закадычного друга Поллукса[138] в дезинформации! Увлекательно и грандиозно, не правда ли? Ведь этот Лесли — тот самый детектив-любитель, сыгравший вместе с Чайлдом столь видную роль в обнаружении той женщины — фальшивого духа.

Некоторое время назад Чайлд пытался пролезть на должность секретаря Международного комитета спиритуалистов. Я узнала об этом через час и принялась за работу; результатом моих трудов стало то, что Чайлда вышвырнули с этого места, спиритуалисты сами вынудили его подать в отставку, точно так же, как уйти в отставку с поста председателя три месяца назад. Он является почетным членом и корреспондентом журнала «London Spiritualist»; его имя значится в списке, в чем вы можете убедиться, если достанете номер журнала «London Spiritualist», где оно затесалось между именами князя Эмиля Витгенштейна, Аксакова, Эпеса Сарджента, Юджина Кроуэлла и подобных им серьезных, честных спиритуалистов.

Я за работой, и больше тут нечего добавить. Из самых глубин моей постели, где я лежу больная, ибо моя хромая нога вынуждает меня совершенно бездействовать и заставляет удалиться от множества общественных дел (?), я, сохранив еще в себе некоторое количество ресурсов, в состоянии, как видите, защитить моих малодушных, робких, безмолвно страдающих собратьев-спиритуалистов от обмана и деградации сообщества, подобного этому.

Если я выживу, то имя Чайлда исчезнет из списка и канет в Лету. Как некая непризнанная самоучрежденная Немезида[139], я молча, но надежно работаю ради всего этого. Возможно, мне уготована участь прикованного к постели и беспомощного инвалида. Но если парализована моя нога, то не парализованы мои мозги, это уж точно, а силы воли, дорогой мой г-н Корсон, хватит надолго, когда ее востребуют те, «кто знает, как и когда».

Простите меня за это длинное, очень длинное письмо. Так или иначе все мои письма, особенно адресованные тем, кому я верю и на чье понимание надеюсь, становятся слишком пространными.

От всей души благодарю вас за все сочувствие, проявленное вами к вышеупомянутой незадачливой ноге моей; но, будучи конечностью с раздвоенным копытом в мистическом смысле этих слов[140], она не слишком расстроит человечество, если на виду у оного расстанется со своей недостойной хозяйкой: невелика потеря. Догадываюсь, что не один из моих верных друзей втайне надеется и молится за нас обеих — за ногу и за меня, — дабы мы исчезли в пространстве на традиционной метле и больше нас никогда не увидели. Но судьба есть судьба, а мы лишь беспомощные игрушки в ее руках.

А теперь избавляю вас от меня и от моего письма и заканчиваю, призывая на вашу голову весь свет неземной и все благословения эмпиреев и их хозяев, серафимов[141], если эти таинственные джентльмены вам знакомы.

«Да не уменьшится никогда ваша тень, и пусть вечно заслоняет она вас от врагов ваших». Это халдейско-персидское пожелание, коему я научилась на родине оного.

С искренним уважением и почтением

Преданная вам

Е. П. Блаватская

Письмо 7[142]

Ночь на вторник

Зап. Филадельфия, Сэмсон-стрит, 3420

Д-ру Хираму Корсону

Милостивый государь!

Я вдвойне счастлива, получив письма и от вас, и от мадам, однако этой ночью время позволяет мне выразить свою признательность лишь за ваше послание. Завтра отвечу г-же Корсон.

Ваша критика по поводу литературных устремлений неопытного юнца в общем верна, но, по моему убеждению, суть дела не в этом. Эпес Сарджент по моей просьбе пригласил г-на Брауна высказаться и благоприятно отзывается о его трудолюбии и соответствии занимаемой должности. Его газета выбрана для оказания помощи, потому что она уже приобрела авторитет, находится на прочной экономической основе, имеет незапятнанную репутацию и представляет для нас tabula rasa[143].

Постепенно Брауну удается заручиться поддержкой таких людей, как вы, Эпес Сарджент, генерал Липпитт, полковник Олькотт (я могла бы назвать и других), и я горячо желаю, чтобы в не столь отдаленном будущем, когда выживание издания будет гарантировано, опубликовали бы своеобразный список этих выдающихся авторов, которые печатаются исключительно на его страницах. Моя идея отнюдь не сводится к тому, чтобы зависеть от одного лишь г-на Дж.Брауна при проведении нашей кампании, однако подробнее об этом чуть позже.

Заранее благодарна вам за ваше сердечное и любезное обещание ценной помощи. Я настолько уверена в будущем, что выслала сегодня господину Дж. Брауну пятьдесят долларов, которые наскребла на дне своего пустого кошелька, и сожалею лишь о своей нынешней неспособности сделать нечто большее в тот момент, когда ему требуется по крайней мере двести пятьдесят долларов, чтобы удержаться на плаву. Он написал мне отчаянное письмо, и я поручила все это г-ну Эпесу Сардженту, который отправится к нему незамедлительно по получении моей записки и, вручив ему эту сумму, выяснит, что еще можно или нужно сделать для журнала.

Не надо недооценивать важность спиритуалистических феноменов; вместо того чтобы относиться к ним как к букве, «которая убивает», вам следовало бы считать, что они образуют общую глубинную основу, на которой только и возможно возвести надежное здание разумной веры в бессмертие человека. Они возвестили рождение христианской религии, были тесно связаны с ее детством, поддерживали и утешали ее, вооружали ее пропагандистами в виде «отцов церкви»; а упадок церкви восходит к тому времени, когда одна ее ветвь стала игнорировать эти феномены, а другая — направлять по ложному пути.

Если вы просто скажете, что феномены последних двадцати семи лет служили в основном для того, чтобы поражать, забавлять или ужасать публику, я не стану возражать вам. Однако в начале нашей работы по разъяснению законов, по которым они производятся, и по внушению тех нравственных принципов, на которые они указывают, наши планы неизбежно бы рухнули, ибо нам пришлось бы получить в наследство нынешние крайности существующих вероисповеданий и предлагать на обсуждение догмы, не подкрепленные жизненными доказательствами.

Поднявшемуся до величественных высот Мудрости и Интуиции опора и поддержка в виде этих феноменов требуется не более, нежели орленку, у которого крылья достигли достаточного размаха, необходимо отдыхать на спине своей матери; однако орлов разума немного, а вот щебечущие воробьи весьма многочисленны, и не тем, кто способен взбираться выше туч сомнения, презирать нужды своих более слабых собратьев.

Могучие Божественные Разумы, управляющие этим духовным движением, далеко не разделяющие ваши взгляды на манифестации[144], уже начали производить феномены еще более высокого порядка, такие, как преображения (n'en deplaise[145] профессору Энтони), психическое письмо, фотографирование странствующих душ живых людей и вызывание этих душ (в духе), когда их личные тела спят. Распространение этих чудес предсказывалось мне, а мною — другим людям задолго до их прихода; и если в течение следующих трех месяцев вы будете внимательно следить за английскими, французскими и американскими газетами, то увидите много случаев, достойных изумления. Мне не нужно идти в Библиотеку Франклина или искать в анналах Барония, Гиббона[146] и других авторов сведения о «лабаруме»[147].

Если вам интересно, я могу рассказать вам об этом символе все, даже не читая ни одной из этих книг, ибо в тех летописях, к которым я получила доступ, я обнаруживаю, что этот знак был известен еще до рождения Константина, что он вспыхивал в небесах в соответствии с заблаговременно разрабатываемым планом, чтобы дать людям некий знак, некий подходящий символ, способный вызывать энтузиазм и разжигать пыл у войск, которым поручали исполнение какого-либо грандиозного плана. Сохранившиеся книги до сих пор служили лишь для того, чтобы вводить в заблуждение людей, которые не были готовы воспринять истину по причине своей необычайной самонадеянности и чванства. Знаки говорят о том, что мы стоим на пороге эпохи, когда должно раскрыться множество тайн; и как скоро будет просвещен этот мир, зависит от таких весьма слабых человеческих средств, как перо — ваше, или мое, или других усердных тружеников.

Можете ли вы сомневаться в том, что я подразумевала в той фразе, которую вы цитируете из моего предыдущего письма? Неужели ваши наблюдения в области спиритуализма столь мало успешны, что вы не знаете о существовании способов разговаривать с вашими умершими близкими, ощущать их рукопожатия, прикосновения их губ, не прибегая к услугам платных медиумов, чья нравственная развращенность часто приводит к тому, что они окружены зловонной, грязной атмосферой, в которой могут водиться лишь лживые, вредные и порочные духи, как у Чайлда?

Если вы стремитесь постигнуть Секрет Секретов, позволяющий настолько приблизиться к высшим небесным сферам, что они окажутся досягаемы для вашего духовного зрения и осязания, то вы должны обратиться к тем источникам знания, которые долгое время были закрыты для всех, кроме посвященных. Я не могу даже назвать вам ту организацию, которая хранит эти секреты, а тем более не могу поделиться с вами теми из них, которые уже усвоила сама, до тех пор, пока в течение длительного знакомства с вами не сумею убедиться в том, что ваше сознание пребывает в том стабильном состоянии, которое свидетельствует о его восприимчивости.

Я наблюдала за вами сквозь призму ваших затворнических настроений, и могу лишь сказать, что если на вашу душу еще не снизошел свет, значит, вы сейчас не в том состоянии, которое обеспечило бы вам то, чего вы желаете. Вместо того чтобы благодарить меня, вы стали бы сомневаться во мне, «даже если бы кто-то восстал из мертвых», дабы подтвердить мои заявления. Ох, дорогой мой, почему бедное человечестве столь ожесточенно сомневается и отталкивает Божественную руку, протянутую каждому страдающему смертному!

Почему бывает так, что, чем просвещеннее кажется человек, тем больше мозги его покрываются двойною коркой самонадеянности и тщеславия, и «вместилище мысли» обрастает ими настолько, что слой этот действительно не пропускает ни проблеска Божественного света и человек таким образом добровольно приносит себя в жертву иллюзиям — своим самодельным богам в виде точных цифр, математических выкладок и прочего?

Истинно сказал Христос — этот чистый дух, пребывающий в сердце каждого благородного человека, истинный идеал совершенства на этой грязной земле, — что «царство небесное отнимется у мудрецов и откроется детям» (если я неверно цитирую, простите мне незнание точных слов[148]).

Если мои убогие объяснения и еще более убогие познания могут вам хоть как-то пригодиться, что ж, задам вам вопрос о том, что вы называете «монограммой Христа»[149]. Христограмма приобрела особое значение в царствование Константина Великого, когда ее стали изображать на имперских знаменах и других символах государства. С христограммой связана легенда о знамении: Константин Великий перед боем с Максенцием увидел в небесах христограмму и надпись In Hoc Signo Vinces (Сим победиши).

Вопрос возник после того, как я прочитала ваше описание страданий, терпения в болезни и нравственной стойкости того бедного ребенка, который был вашей дочерью на этой земле и в тысячу раз больше является вашей дочерью там, в стране света и любви. Вы, по-видимому, так мучительно переживаете свою потерю и ваши страдания показались мне столь сильными, что я с удивлением спросила себя (что затем будет оправдано даже в ваших глазах): как случилось так, что вы, избравший для своей печати мистический символ не только употребляете для нее черный сургуч (черный цвет — символ тьмы и невосполнимой потери), но в действительности связали единым духом — если мне будет позволено использовать это словосочетание — выражение вашего горя и изображение символа единого целого.

Я видела вместе с тем, что вы не осознали в полной мере тайное значение символа и что, стоя перед незапертой дверью, до которой вам надо было лишь дотронуться пальцем, если бы вы захотели «увидеть того, кто за нею стоит», вы горевали, полагая, что дверь закрыта и если не навечно, то заперта, по крайней мере, на время вашей земной жизни; вы, вероятно, даже не ведали, что стоите у самой что ни на есть открытой двери. Я прибегла к небольшой дипломатической уловке — простите меня, ибо я боялась стать виновной в неучтивости и вопрос об этом символе задала вам в другой форме, рассчитывая понять из вашего ответа, как далеко простираются ваши знания о его значении и свойствах.

Теперь мне все ясно. Вы знакомы с «лабарумом» лишь в той степени, в какой с ним знакомо множество других людей. Вы принимаете его за монограмму Христа, так как книги, на которые вы ссылаетесь, никогда не разъясняли (возможно, их авторам просто самим было невдомек) того, что если знак по форме оказался похожим на греческие буквы ⨉ и Р, то это вовсе не доказывает, что «лабарум» был образован из букв, принадлежащих греческому алфавиту. Почему бы греческому алфавиту точно так же не быть отчасти составленным из более древних символов и знаков? Именно так и обстоит дело, уверяю вас.

Я бросаю вызов всем ученым мира, равно как и всем собирателям древностей, филологам и обоим Шампольонам, Старшему и Младшему[150]: пусть попробуют мне доказать, что этот символ не существовал еще за 16 000 лет до рождества Христова. Вы можете проследить его на стенах храмов — от наших современных соборов до храма Соломона, до египетского Карнака[151], до 1600 г. до P. X. Фиванцы находят его в древнейших коптских записях символов, сохранившихся на каменных табличках, и узнают этот символ, меняющий свои многочисленные формы с каждой эпохой, с каждым народом, с каждым вероучением или культом.

Это также и символ розенкрейцеров, один из самых древних и таинственных. Как и у египетского Crux Ansata[152] который пришел из Индии, где считали, что он принадлежит к индийской символике древнейших эпох, линии и изгибы «лабарума» могли отвечать назначению многих символов любой эпохи и подходить для любого религиозного культа. Но настоящее, подлинное его значение знают немногие, и те, кто знает, боятся его использовать по причине малодушия и упорных сомнений.

Crux Ansata означал «время, которое должно прийти»; «лабарум» же, будучи известен под другим прозвищем, означал «время пришло». Как Бог, который взирает сверху вниз на проходящие эпохи и остается все теми же неизменными А и Ω , Альфой и Омегой, так же обстоит дело и с этим символом, с этим могущественным знаком. Вы можете изменять его вид и выбирать любую из его форм, чтобы он соответствовал любому периоду или любой моде, называть его каким угодно именем, но, несмотря на все эти метаморфозы, он останется все тем же, обладающим все той же властью, и всегда как подлинный ключ будет помогать посвященным отпирать дверь «Тайны Тайн».

По своему происхождению он принадлежит к величайшим из солнц света в истории, ибо он рожден из центрального «круга невыносимого блеска», говоря словами Фламеля, то есть изначального Божественного Откровения. Он сохраняет свое могущество и по сей день, принадлежит к древнейшей из религий — я бы сказала, знаний, — и всегда готов благодаря этой силе проводить нас к нашим любимым, живущим в более светлом мире.

Даже знаменитое «Sesame, ouvre-toi» [153]отсылает нас к «лабаруму». «Omnia ex ипо, omnia in ипо, omnia ad unum, omnia per medium et omnia in omnibus»[154] — это одна из аксиом герметизма[155], и ее можно применить к так называемому «лабаруму».

Две линии — / и \ или X , — отнюдь не представляют собой греческую букву х (русскую или славянскую «тау») или гуттуральное «х»[156]. В учении розенкрейцеров обе эти линии, соединенные или раздельные, обладают особыми магическими, или духовными, силами соответственно своему положению по отношению к особым сверхъестественным силам, которые помогают им через действия тех, «кто знает, как и когда управлять таинственной мощью», как говорит Роберт де Флуктиб[157], великий английский розенкрейцер и алхимик, в своем ученом труде под названием «Ехаmen in qua Principia philosophiae Roberti Fluddi, Medici»[158]. Мне хотелось бы, чтобы вы смогли прочитать сей труд. Этот автор научил бы вас всему, что вы, возможно, надеетесь узнать.

Простите мне мое длинное письмо.

Преданная вам с величайшим уважением

Е. П. Блаватская

Милостивый государь, пожалуйста, отмечайте письма, которые я вам пишу в ночное время, и больше доверяйте им, нежели тем, что нацарапаны днем. Я объясню это, когда буду иметь честь и удовольствие увидеться с вами лично.

Письмо 8

Профессору Х.Корсону

Милостивый государь!

Воистину духи порою вызывают чудесные вещи! Едва я успела отправить вам письмо, в три раза длиннее, чем в состоянии вытерпеть нормальный человек, как пришло ваше послание, явившееся истинной находкой: во-первых, для одного бедняги, достойного малого, и во-вторых, если духи мне помогут, оно может обернуться первой маленькой причиной великих результатов. Я уверена, что, когда вы пишете так, как в последнем письме, давая выход своему праведному гневу, который должен ощущать и разделять каждый спиритуалист по поводу отвратительной публикации «Обмани г-на Обманщика» в «Нерелигиозно-нефилософском журнале», как его следует называть[159], вы не задумывались, что ваш гнев, захватив и меня, заставит пролежать без сна всю ночь; а когда я лежу и не сплю, я размышляю, а после размышлений обычно действую.

В то же утро ко мне вернулась от Колби моя статья, которую тот без дальнейших комментариев с уважением отверг на грязно отпечатанной полоске бумаги. Прекрасно; тогда я стала раздумывать, вынашивая планы, заговоры и интриги, и взяла «Spiritual Scientist» — маленькую газетку, на которую никогда прежде не обращала особого внимания, и, найдя там еще одно упоминание моего имени из «Revue Spirite», послала этот номер вам. Вы его получили? (Не «Revue», a «Scientist»). Я взяла несколько предыдущих выпусков и прочитала их внимательно, и чем больше читала, тем меньше находила там такой ерунды, какую обнаруживала в «Religio-Philosophical Journal» и даже в огромном надменном «Ваnner of Light».

Напротив, я заметила в нем, как я вам писала, решительную тенденцию помогать нашему делу и искреннее стремление идти по стопам «The London Spiritualist» и других подобных респектабельных зарубежных изданий. Вы разделяете мое мнение? Разумеется, вам сложно судить по двум отдельным номерам, но мне самой газета так понравилась, что я на нее немедленно подписалась.

Затем ко мне в гости заглянул один джентльмен из Бостона, и от него я узнала, что редактор «Spiritual Scientist» — прекрасно образованный молодой человек, с большими связями в высшем свете, однако бедный, как сама бедность. Для того чтобы стать спиритуалистом и редактором спиритуалистической газеты, ему пришлось перессориться со всей своей семьей, и в результате он абсолютно разорился.

Противодействие со стороны «Ваnner of Light» — чья политика заключается в том, чтобы восхвалять и превозносить все спиритуалистические манифестации, даже мошеннические, поддельные, и никогда никого и ничего не разоблачать, было неустанным. Их преследование бедняги Джерри Брауна, с самого начала занявшего совершенно противоположную позицию, было беспощадным. Вот что я узнала от г-на Джайлза из Бостона.

Конечно, я сразу же почувствовала, что загораюсь, как сухая спичка, в тот же день нашла г-ну Брауну несколько подписчиков и послала ему свою статью, добавив в своем письме, что прошу его не рассматривать деньги подписчиков в качестве взятки от меня, ибо если он вообще не захочет публиковать мою статью или сочтет ее чересчур длинной для «Spiritual Scientist», я все равно буду пытаться найти ему подписчиков.

Потом я получила письмо от Олькотта, который подробно рассказывал мне о срочной необходимости иметь в этой стране респектабельное спиритуалистическое издание и о том, что я должна постараться и потрудиться ради этого дела, если оно мне по душе. Поэтому я пошла и поговорила с друзьями и знакомыми, и мне пришло в голову, что если бы мы смогли закрепить «Spiritual Scientist» за той категорией спиритуалистов, которых я сразу могу назвать оппозиционной партией, то мы могли бы принести много блага нашему делу.

У нас пока еще нет противоядия. Отравленный материал подается в виде всевозможных фиктивных сообщений. Спиритуалисты все больше и больше заходят в тупик, впадают в оцепенение и паралич и тем не менее верят sur parole[160] только потому, что «Ваnner of Light» или старый добрый «Religio-Philosophical Journal» сказали так и подтверждают это. Подобное состояние ума более чем опасно и требует противоядия.

Моя идея состоит в том, чтобы организовать подписку среди спиритуалистов побогаче и выпустить стодолларовые акции.

Подобрать редактора, по крайней мере толкового, будет очень сложно, ибо если он подходит в каком-то одном аспекте, то может никуда не годиться в другом. Для этой должности достаточно хорош Олькотт, так ведь он запросил сразу семьсот долларов в месяц, а я считаю, что это слишком жирно для пламенного спиритуалиста.

Не думаете ли вы, что если бы мы постарались помочь бедняге Джерри Брауну, то из этого могло бы выйти что-то хорошее? Если бы мы только помогли ему, убедив выдающихся спиритуалистов и широкоизвестных людей время от времени писать для его газеты, помогли бы ему, найдя для него подписчиков (поскольку «Ваnner of Light» ведет себя так низко по отношению к нему), не кажется ли вам, что этим мы способствовали бы и нашему делу и в то же время оказали бы помощь бедному борющемуся дружественному созданию, собрату-спиритуалисту?

Я вообще-то не очень отзывчива, но за этого человека у меня сердце болит после полученного от него сегодня утром письма, которое пересылаю вам для ознакомления. Не кажется ли вам, что он всю душу вложил в это бесхитростное правдивое повествование о своих злоключениях и страданиях? Я знаю, он не изложил и половины своих неприятностей, его положение еще хуже, чем он позволяет себе рассказать. Он мог бы зарабатывать себе на жизнь в качестве печатника, наборщика или линотиписта за тридцать пять долларов в неделю, а он по-прежнему верен истине и сражается за нее и работает, как раб, чтобы заработать хотя бы половину этой суммы с регулярным еженедельным дефицитом, который медленно, но верно тащит его в пропасть! Разве г-н Браун этого заслуживает?

Я его уважаю и сделаю все, что в моих силах, чтобы его выручить. Вот если бы вы могли всего лишь писать что-нибудь серьезное для его газеты, нечто такое, что привлекало бы внимание, то одного лишь вашего имени было бы достаточно, чтобы поднять популярность этого издания. И потом, вероятно, вы могли бы найти ему несколько подписчиков в Итаке. Если вы не сможете, а боюсь, что Дело обстоит именно так, ибо я знаю про вас больше, чем вы думаете, тогда просто напишите что-нибудь для его газеты.

Посмотрите, как вольно и бесцеремонно я действую: это обычное следствие излишней любезности. Но я знаю, что вы добры, сердечны, великодушны и не сочтете меня дерзкой или нескромной, чтобы требовать от вас подобной услуги. Вы — спиритуалист, причем настоящий. Когда прочитаете письмо Джерри Брауна, присланное мне в ответ на мое второе письмо, в котором я просила сообщить мне, что я смогу для него сделать и будет ли ему какая-либо польза от подписки, тогда перешлите это письмо госпоже Луизе Эндрюс. Знаю, что и она сама будет над ним причитать, и ее Бафф будет сочувственно подвывать, ибо собаки в наши дни честнее и благороднее людей и правдивее спиритуалистов типа Колби.

Представьте себе богача-владельца «Ваnner of Light» в партнерстве с вульгарным театром варьете. Спиритуализм — и варьете-шоу! О девятнадцатый век! Какой же ты славный малый!

Напишу Фламмариону, парижскому астроному, и попрошу его тоже что-нибудь написать, а затем займусь г-жой Эндрюс. Как вы думаете, если бы Лонгфелло[161] написал стихотворение для г-на Брауна, была бы последнему от этого какая-то польза? Со всем этим совершенно забыла про свою статью. Она появится в следующем номере «[Spiritual] Scientist», и я собираюсь взять несколько сотен экземпляров и разослать их по всей стране. Думаю, это на несколько дней затмит чайлдовский «Sunshine».

Простите мне мой «style echevelе»[162] и бесчисленные ошибки, но никто не может всерьез ожидать от женщины, у которой нервы напряжены, как струны старой скрипки, готовые лопнуть, что она будет писать на правильном английском. Я настолько взволнована, что удивляюсь, как я вообще не написала это письмо по-русски. Прилагаю к нему весьма забавное письмо от одного заключенного, опубликованное в «Hartford Times» и присланное мне Олькоттом. Возможно, оно вызовет у вас улыбку. Пожалуйста, передайте мой сердечный привет г-же Корсон и по-прежнему считайте меня преданной вам.

С уважением

Е. П. Блаватская

Не могли бы Вы опубликовать наши заявления против Чайлда в «[Spiritual] Scientist» и привести в смущение Колби?

P.S. [Без даты]

Будьте так любезны, милостивый государь, позвольте мне еще один вопрос. Если моя любознательность неуместна или нежелательна, не отвечайте мне, и я пойму, почувствую красноречивый намек. Хотела задать этот вопрос с самого начала, однако не ощущала себя вправе это сделать.

Почему вместо подлинного знака «лабарум», который выглядит

как х

Р и, говорят, является тем самым знаком, который предстал в небесах перед императором Константином в одно прекрасное утро, вы принимаете изменение в каждой части «лабарума», А и Ω? Последние буквы, насколько мне известно (а сужу я с позиции собственного розенкрейцерства второй каменной скрижали Двойного Камня), означают: А, данная или представленная / — мужским принципом, и Ω, показывающая, что он прошел или проник внутрь: женский принцип справа и слева. Кроме того, на вашей печати для обоих знаков А и Ω не хватает обводящих символов

Это должно выглядеть, если я правильно поняла, следующим образом:

Ω

Вы можете мне сказать почему?

Ладно, возможно, в конце концов, я глупа и назойлива, а вы правы и знаете лучше.

Благослови вас Бог, и простите мою назойливость, если таковая имеет место.

Снова преданная вам

Е. П. Блаватская

Письмо 9

Понедельник

Филадельфия

Профессору Хираму Корсону

Милостивый государь!

Получив ваше письмо в пятницу вечером, я медлила с ответом, желая сперва выяснить, напечатают ли мою статью в последнем номере «Ваnner [of Light]». Я была уверена, что ее не напечатают, и мое предвидение оправдалось. Впредь, если я не буду действовать быстро, то последую примеру жены Синей Бороды с ее «Soeur Anne, ne vois tu rien venir?»[163]. Это бесполезно, Колби не станет ее публиковать по причинам столь же непостижимым, как и спиритуализм в некоторых умах.

Если бы вам это не составило большого труда, я бы вас попросила дать знать Колби, что вы прочитали экземпляр моей статьи, так как я сообщила ему, что разослала ее по всей стране, всем своим знакомым и корреспондентам. Я полна решимости увидеть ее опубликованной во что бы то ни стало. Напишу сегодня г-же Эндрюс и попрошу ее попытаться, если сможет, пристроить статью в «Springfield Republican». Если ей это удастся — что ж, тем лучше для истины и тем хуже для пристрастности Колби.

Вы читали в бостонском «Spiritual Scientist» выдержку из «London Spiritualist»? Даже в Лондоне знают, что из одиннадцати спиритуалистов, которые, как утверждается, существуют в этой стране, я, иностранка, женщина, являюсь единственной, кто борется за правду. Их отзывы для меня очень лестны, но Колби позаботится о том, чтобы цитаты из «The London Spiritualist»не появились в его журнале.

Г-жа Эндрюс прислала мне ваш прекрасный портрет, и я ей весьма признательна. Я просто не осмелилась беспокоить вас по такому поводу, будучи для вас человеком совершенно посторонним. Эту женщину я считаю одной из самых светлых и чистых людей, когда-либо рождавшихся в этом грязном болоте под названием Земля. Г-жа Эндрюс представляется мне воплощением доброты и мягкости, такой искренней и правдивой, всегда готовой прощать и не расположенной верить во зло; неудивительно, что здесь она никогда не может чувствовать себя счастливой. Я побаиваюсь слишком часто с нею переписываться, чтобы нечаянно не обнаружить «рога и раздвоенные копыта» моей истинной натуры, ибо сама я не могу и не буду прощать, пока в состоянии удержаться от этого.

Я поставила перед собою задачу бичевать порок везде, где только найду, а в себе — еще сильнее, чем в других. Вы наверняка осудите меня за это, как осудили многие другие, но я ничего не могу с собою поделать. Я скорее прощу убийство или, того хуже, воровство, нежели ложь, а д-р Чайлд — это ходячая ложь, как вы сами знаете. Я пообещала себе и объявила всем о своей непреклонной решимости схватить эту филадельфийскую гидру с ее семью лживыми головами за зубы и когтистые лапы и буду держать ее мертвой хваткой и не выпущу до тех пор, пока не задушу эту тварь на месте, даже если она меня саму при этом искусает и изранит.

Ложь, обман и мошенничество следует считать величайшими преступлениями в нашем священном деле, ибо они наиболее опасны в вере, оставляющей столь широкий простор для жульничества и самообмана, и должны преследоваться сильнее всего. Спиритуализму грядущих веков следует избежать всего того, что принесли бедному, введенному в заблуждение человечеству (по крайней мере некоторой его части) «благочестивые обманы» «отцов» церкви на заре христианства и преднамеренное жульничество католического духовенства.

Человечество в целом сейчас хуже, чем когда-либо раньше, когда оно грешило вследствие невежества и моральной неустойчивости нашей несовершенной натуры. Теперь люди грешат, так сказать, цивилизованно, прекрасно понимая, что они делают. Широко распространенную в нашем столетии жалкую склонность к материализму, связанную с бесконечными научными разоблачениями всевозможных религиозных обманов, можно излечить одною лишь Истиной, и только ею, ибо человечество в целом слишком продвинулось, чтобы вместо одной лжи принимать другую.

В общем, признаваясь самим себе в том, как обстоят дела в настоящий момент, мы, спиритуалисты, разумеется, не можем удивляться нежеланию большинства людей менять ту ложную веру, которая, несмотря на ее многочисленные выдуманные догмы, на протяжении долгих веков завоевала право на гражданство и респектабельность, на другую, явно выдуманную на глазах у подрастающего поколения. Так какую же осторожность должны мы проявлять, принимая феномены и откровения, претендующие на то, что они исходят от духов! К каким ужасным последствиям может привести одна разоблаченная и явно преднамеренная ложь, вышедшая из уст спиритуалиста! Подобно единственной капельке желчи в ведре чистой воды, она способна отравить всю истину.

Я знаю: то, что я предпринимаю, вероятно, превосходит мои силы, но отнюдь не превосходит моей воли, ибо, как sentinelle perdue[164], я погибну на своем посту, решительная и непреклонная, стремясь представить все факты в истинном свете. Те, кто стремятся подорвать истинный спиритуализм, кем бы они ни были, столкнутся в моем лице с диковинным драконом и беспощадным разоблачителем.

Я вижу всю трудность и бесплодность предстоящего мне путешествия, непроходимые тернии, которыми усыпан мой путь, но это меня вовсе не страшит и не обескураживает. Я уже получала анонимные письма, записки с угрозами и оскорбительные предупреждения, но все это, право, смешно. Мое вознаграждение не здесь, и я на него тут не рассчитываю — оно в доме вышнем, и я прекрасно знаю, что, проиграй я или преуспей, в любом случае меня будут поносить, порочить и шантажировать. И даже если события впоследствии полностью оправдают мои действия и объяснят, почему и для чего я поступала именно таким образом, я чувствую, что не один тип из тех, кто очерняет наше дело и насмехается надо мною, будет трепать языком, признавая, что по крайней мере один из фанатиков, безумных защитников спиритуализма, оказался правдивым во всех отношениях.

Но что я порою действительно остро переживаю, так это то, что я всего лишь женщина, в конце концов, и что вся моя моральная, да и физическая отвага меня не выручит, если кто-нибудь не поможет мне, не поддержит меня, представительницу бедного слабого пола. Будете ли вы как представитель сильного пола помогать мне в деле истины? Когда я гляжу на ваш портрет, то, хотя вижу вас лишь в профиль, мне кажется, что вы из тех, кто выполняет больше, чем обещает, и делает больше, чем говорит. Скорее всего вы меня никогда не увидите, и это к лучшему, так как мои шокирующие русские манеры вас повергнут в ужас, но, быть может, вы позволите мне вам писать и просить помощи в предстоящей схватке между истиной и слепым фанатизмом в спиритуализме?

Я заручилась поддержкой полковника Олькотта, генерала Липпитта, доктора Тэйлора на Западе, Аксакова в Петербурге и еще дюжины других. Спиритуализм в своем нынешнем виде необходимо остановить в развитии и задать ему иное направление. Заблуждения и безумные теории некоторых спиритуалистов нашего столетия постыдны. У меня здесь, в Филадельфии, есть богатые друзья, и женская их половина всегда готова помочь нашему делу деньгами и своим влиянием. Поэтому нужнее всего нам мозги, бесстрашные, упорные умы в мыслительном отделе нашей команды; у нас очень, очень мало ученых.

Не бойтесь, милостивый государь, я не стану пользоваться вашим любезным разрешением, если вы мне таковое дадите, и надоедать вам. Я вас прошу просто несколько раз в год писать для журнала по статье вроде той, что вы представили в «Ваnner of Light» (я имею в виду ваше последнее письмо), и дать понять Колби и ему подобным, что существует за кулисами небольшая группа спиритуалистов, которые ратуют только за правду и никогда не позволят распространять ложь или преувеличенные факты, не попытавшись это исправить. Они никогда не позволят этому правдолюбцу Колби утаивать истину и содействовать неправде.

Что ж, думаю, что, несмотря на мои радужные обещания относительно будущего, я по-настоящему надоела вам в своем нынешнем письме, которое, несомненно, слишком пространно, чтобы его мог вытерпеть смертный, так что примите, пожалуйста, мою искреннюю благодарность и извинения, и ...!"[165]

Письмо 10

Среда

Филадельфия

Профессору Х.Корсону

Милостивый государь!

Как мне отблагодарить вас за сердечный привет и дружеские пожелания в мой адрес? Воистину, эта ужасная болезнь открыла мне глаза и, возможно, излечила от несправедливых и мучительных подозрений в отношении многих моих друзей. Я никогда не думала, что мне удастся найти для себя нечто большее, нежели равнодушные знакомые и корреспонденты. Я обнаружила свою ошибку в отношении некоторых и воспользуюсь этим.

Опасность миновала — к сожалению; но, по крайней мере, раз уж я обречена на жизнь, мне не придется добавлять к списку своих природных достоинств и прелестей еще одну в виде деревянной ноги.

Я по-настоящему рада и горжусь тем, что вы сумели разглядеть на моем лице нечто помимо курносого носа. Это вновь пробуждает мои надежды на то, что как-нибудь в будущем мы с вами сможем посидеть вместе, покурить и поговорить, и я надеюсь, что вы, сумев найти нечто за завесою плоти на портрете, возможно, найдете и за моим, вернее, внутри этого моего неуклюжего русского облика нечто, достойное вашего внимания.

Вы знаете, я миссионерка, а еще, кстати, и фанатичка. Вы должны верить во что-то еще помимо ваших «Эннемозеров и Хоуиттов». Магнетизм — это хорошее и иногда очень подходящее слово, но оно не охватывает всей сути, и вдобавок на его оборотной стороне наверняка есть нечто такое, чего не смог уловить Эннемозер; однако ничто так не затемняет интуицию и восприятие, мешая слушать шепот собственного духа, как слишком усердное штудирование книг и размышление над ними.

«Мертвая буква убивает». Читайте побольше на страницах вашей души, если можете, и оставьте бесполезные теории других людей, какими бы учеными они ни казались с виду, холодным тиндалям и скептическим книжным червям, которые живут до самой смерти чужими авторитетами, хотя в своей гордыне могут воображать их собственными.

Боюсь, мои каракули станут тяжелым испытанием для ваших нервов. Простите меня и поверьте в искренние чувства вашей

весьма признательной вам

Е. П. Блаватской

Письмо 11

Филадельфия

Профессору Хираму Корсону

Милостивый государь!

Только вчера отправила вам письмо, ибо почувствовала себя лучше, и по этой последней причине мне не хотелось посылать вам такой ужасный портрет.

Но сегодня мне хуже, и, поскольку я хочу, чтобы вы узнавали меня всякий раз, когда я выглядываю «из-под покрывала Изиды» и спускаюсь по-дружески поболтать с вами, я посылаю вам этот снимок. Не слишком пугайтесь и постарайтесь избежать ночных кошмаров. Они хотят, чтобы я рассталась с ногою завтра. «Баркис очень не прочь»[166]. Сегодня ночью я сделаю то, чего не сделала бы еще месяц назад ради спасения своей жизни (будь она мне дорога, каковой она не является), и попрошу тех, перед кем испытываю страх и ужас, но кто только и может спасти мою ногу от ампутации, прийти и помочь мне, потому что, боюсь, я так крепка, что могу пережить эту ужасную ногу, а подобная перспектива пугает меня больше всего.

Я бы послала еще одну свою фотографию отдельно г-же Корсон, но этот снимок у меня последний, за исключением того, что я посылаю г-же Эндрюс.

До свидания, и храни вас Бог, мои дорогие незнакомые корреспонденты.

Я приду.

Искренне ваша здесь и там

Е. П. Блаватская

Письмо 12[167]

Дорогой профессор!

Благослови вас Господь, мой лучший друг, в чем дело: скончался ребенок племянницы сестры вашей жены или что?[168] Что такого стряслось, что ни вы, ни ваша дорогая epouse[169] не в состоянии написать ни строчки бедной путешественнице? Пишу вам вот уже третье письмо — и ни слова в ответ. Вы сердитесь? Разозлились на меня за что-нибудь? Думаю, что нет, так как чувствую себя столь же невиновной в причинении вам какого-либо зла, как еще не родившийся котенок.

Сапожки уже здесь, но я предпочла бы письмо.

Я прикована к стулу, словно раб, и пишу весь день, что я бы делала и на вашем месте. Нашла несколько весьма ценных редких книг у г-на Дитсона — таких, как «Анакалипсис» Г.Хиггинса»[170], например, и это мне весьма пригодится.

Как поживаете, как ваша киска, как яблони? Я чувствую себя так, будто уехала из дома, где прожила двадцать лет, благослови вас Бог! А моя милая г-жа Корсон все так же упорно переводит? Честное слово, мне кажется, будто что-то было не так, что она вроде бы сердилась на меня за что-то. Олькотт хочет, чтобы я ехала домой (?!!) и даже не сообщает, где этот самый дом. Мне нравится его наглость.

Посылаю вам «The World» вместе с вложенным туда интересным письмом от ип temoin oculaire[171], адресованным Олькотту. В будущем стану высылать вам все интересное, что, может статься, выйдет в свет, а также пришлю устав нашего Общества.

Вы читали все «за» и «против» в последнем номере «Ваnner [of Light]? Британия против Бриттен[172], утверждающей, будто она видела элементария, которой возражают, будто таковые вообще не существуют.

Что ж, мы разожгли «хорошенький» костер, как выражается Джон[173], и, полагаю, нам этой зимою придется изрядно повоевать, пробивая дорогу нашей спиритуалистической ереси.

Напомните мне, пожалуйста, в письме те слова, которые вы сказали мне о Коране. «Каждое его слово истинно», не так ли? Я их подзабыла и хочу с присущим мне бесстыдством поместить в самом начале.

Прилагаю к письму пятьдесят центов для Мэри. Я забыла ей заплатить за последнюю стирку, и она, должно быть, считает меня нечестной.

Боже, благослови вас обоих. Дайте мне услышать от вас хоть слово в ответ. Когда Бердсли пришлет мне остальные мои портреты? Пожалуйста, закажите ему еще две дюжины тех, где я с папироской в руке, только пусть сделает их покрупнее, если сможет. Я приложу к следующему своему письму почтовый перевод на восемь пятьдесят, если вы мне ответите, что Бердсли над ними уже работает. Я исхожу из того, что он согласился на цену по тринадцать долларов за три дюжины, при том, что каждая последующая дюжина будет по четыре двадцать пять. Не могли бы вы уточнить?

Еще раз благослови вас Бог.

Искренне и истинно ваша

Е.П.Блаватская

Письмо 13

8 января 1876 г.

Нью-Йорк,

Теософское Общество,

Мотт Мемориал Холл, Мэдисон-авеню, 64

С Новым годом вас обоих! Мой дорогой г-н Корсон!

Et tu, Brute! [174] Хороший же удар вы мне нанесли, и весьма неожиданный! Вы заставили меня снова и снова перечитывать инаугурационное обращение Олькотта и признать, что вы отчасти правы. Я никогда прежде его не читала, а когда полковник произносил его, я была настолько занята собственными мыслями, что воспринимала только дух, а не его мертвую букву. Но, мой милый, дорогой г-н Корсон, поверьте мне: при том, что я так высоко ценю ваше мнение и так хорошо знаю, что вы не способны на сознательную, то есть заранее продуманную, несправедливость по отношению к Олькотту, вы все же были слишком суровы и слишком несправедливы к нему, ибо, честное слово, он — самый пылкий, самый бескорыстный и самый фанатичный спиритуалист, какой когда-либо существовал.

Что же такого в его неудачной английской фразеологии, в силу чего он, талантливый писатель, употребляет слова таким образом, что его превратно понимают две трети его оппонентов? Мое знание английского столь поверхностно, что я, вероятно, не очень хорошо понимаю значения слов. Но я готова поклясться жизнью, что Олькотт не хотел оскорбить спиритуалистов и не подразумевал того, о чем вы думаете. Никогда его негодование не было столь сильным, как когда он узнал об оскорблении, которое нанес нам Тиндаль; негодование полковника было, пожалуй, сильнее моего.

Вы не согласны с ним в том, что он сожалеет о нынешнем положении дел в американском спиритуализме? Вы не являетесь сторонником свободной любви; сотни хорошо воспитанных людей не разделяют свободной любви, однако тысячи ее практикуют. Могу сообщить вам одну вещь, г-н Корсон, и клянусь своей бессмертной душою, что Олькотт, который сам вел не очень-то добродетельную жизнь, как и большинство людей в Нью-Йорке, и прежде совершал безнравственные поступки, впоследствии, когда сделался спиритуалистом, — а он ведь спиритуалист, — стал вести самый что ни на есть аскетический образ жизни. Г-н Корсон, я пишу вам как джентльмену, если не как другу, ибо теперь, когда вы сильно рассержены на теософов, вы, вероятно, не захотите иметь меня в числе своих друзей, поэтому пишу вам это строго конфиденциально, и если вы не верите мне, то напишите вашему старому другу Моначези[175], который является членом нашего Общества, и он подтвердит вам мои слова.

Олькотт — фанатик, причем до такой степени, что, боюсь, столь резкий отказ от привольной жизни, вкусной еды и питья и потакания всевозможным своим мирским пристрастиям доведет его либо до безумия, либо до смерти. Он с каждым днем все сильнее худеет. Он больше не ест мяса, отказывается от ужина и от вина; единственная его жизненная задача, как он заявляет, — это очиститься от своей прошлой жизни, от пороков, которыми он запятнал свою душу. Я никак не могу с ним совладать.

Я сама вызвала в нем этот дух фанатизма и теперь горько раскаиваюсь, потому что этот человек ничего не делает наполовину. Он говорит, что его единственная цель жизни состоит в том, чтобы очистить американский спиритуализм от скверны свободной любви и в том, чтобы проводить спиритические сеансы, привлекая к ним только непорочных медиумов с безупречной нравственностью, детей или невинных молодых людей, а по возможности — таких специально отобранных жриц, давших обет целомудрия, как во времена теургии[176].

Тут он прав, ибо, если мы хотим общаться с чистыми духами, то мы должны открыть для них чистые пути, обеспечить им чистые каналы общения. У вас есть Мэри Эндрюс — добрая, честная, добродетельная женщина, мать семейства, но много ли у вас еще таких? Подумайте о нью-йоркских медиумах. Поспрашивайте у людей, кто они такие; как вы можете надеяться на общение через тех, кто столь нечист, с какими-либо иными духами, кроме духов неразвитых гнусных преступников, подобных убийце Уэбстеру, или элементариев?

Посмотрите на Хьюма[177] — лучшего из всех физических медиумов в Европе: и что же? Он явно одержим семью демонами. Никакая клевета, никакое злословие, никакая ложь не кажутся ему чрезмерными. Почему из-за того, что Олькотт, вероятно, подходит к спиритуализму излишне возвышенно и высказывается о нем в слишком крепких выражениях (в этом я с вами соглашусь), почему из-за этого люди должны превратно истолковывать полковника, приписывая ему то, чего он никогда не имел в виду?

Раз за разом, день за днем я повторяю ему, что не следует ему хвалиться тем, что еще не сделано.

Что же до Фелта[178], пообещавшего всем теософам очистить химический состав атмосферы и продемонстрировать окружающих нас невидимых монстров, то, хотя он и сделал это в присутствии дюжины свидетелей, злословивших в его адрес и обзывавших его колдуном, я не знаю, сумеет ли он выполнить свое обещание как следует. Но Олькотт — такой оптимистичный фанатик, он так уверен в потустороннем мире, так убежден, что если он ведет непорочную жизнь, то ему будут помогать подлинные духи, непорочные развоплощенные люди, что довольно глупо рассуждает об этом, словно все это уже свершилось и продемонстрировано.

Дорогой мой г-н Корсон, будете ли вы сомневаться в том, что я — спиритуалистка? Представления мои вам известны; я вам полностью показала, кто я и что я думаю. Я говорила вам, что не считаю себя достаточно доброй и чистой, чтобы вызывать духов, что я настолько порочна, что не могу контролировать даже Джона, и отказала ему. В последний вечер, проведенный с вами, г-жа Корсон преподала мне урок, который я в жизни не забуду. Ибо мать, чьи самые священные чувства взбунтовались при одной лишь мысли о том, что она увидит своего умершего ангела в обществе бывших пиратов и неразвитых духов, была права, и с того самого вечера она неизменно стоит у меня перед глазами, когда бы я ни поддалась искушению позволить Джону поговорить с безутешными матерями, отцами, братьями или иными родственниками, которые воспринимают дух, с которым хотят пообщаться, как нечто святое.

Простите мне мой бестолковый английский и попытайтесь понять, если сможете. Возможно, мы с вами никогда больше не увидимся, но чувства теплой, искренней дружбы и высочайшего уважения, которые я испытываю к г-же Корсон и к вам, никогда не изменятся. Вы можете отвергнуть меня как недостойную вас, можете поверить в любую распространяемую обо мне клевету, можете стать моим врагом, однако все это не изменит моего отношения к вам.

Книга моя закончена, и в ней вы найдете все, что я думаю. Она не более похожа на ту, какой она была, когда я писала ее в вашем доме, чем одна глава бывает, похожа на двадцать-тридцать других. Я беру любой феномен, любую манифестацию и стараюсь показать науке, что это не только возможно, но что оно так и есть и должно быть так в самой сути вещей.

Я послала вступительную главу Бьюкенену, и он называет ее «величественной, мрачной и необычной», но предлагает кое-что изменить. Буду посылать ему одну главу за другой, так как у меня на свете нет никого, кто бы мне помог и показал, где я ошибаюсь, а где права, и я буду признательна любому ученому или любому непредвзятому спиритуалисту, который придет мне на помощь. По крайней мере, я — спиритуалистка, и горечь моего последнего письма в «[Spiritual] Scientist» является свидетельством того, что я — истинная спиритуалистка. Газеты на меня клевещут, медиумы меня порочат, а спиритуалисты превратно истолковывают. Что я могу поделать? Нет никого в этом бескрайнем мире, кроме тех, кто меня ненавидит — ту, которая никогда никому сознательно не причинила никакого вреда. Что ж, таков мой рок.

Все клеветнические слухи обо мне в Лондоне и здесь исходят от доктора Чайлда и католических священников (двое из них орудуют здесь). Полюбуйтесь, что пишет о Чайлде Элджернон Джой в лондонском еженедельнике «Spiritualist». Несмотря на то что в этой стране всякий знает, что Холмсы и Чайлд были мошенниками, последний продолжает продавать в Филадельфии свою биографию Джона Кинга, продиктованную личиной, которую продемонстрировали Холмсы.

К тому же Чайлд — почетный член лондонского еженедельника «Spiritualist». Он является одним из самых известных авторов и сторонников «Religio-Philosophical Journal»этот отъявленный мошенник, наемный обманщик. Вот она, справедливость, в ваших спиритуалистических журналах. Он делает деньги на своих спиритуалистических мошенничествах и пользуется почетом. Я же отдаю последний цент на благо нашего дела и не оставляю себе денег даже на туфли, а меня поносят и очерняют, словно я — воплощенная «мать шлюх».

Разве это я выдумала элементариев? Может быть, они — наши с Олькоттом творения? Ведь такова была крепчайшая вера теургов[179] и средневековых ученых. Аксаков пишет мне, что князь Долгорукий, один из самых великих ныне здравствующих гипнотизеров (за исключением Дюпотэ), утверждает, что после тридцатилетнего опыта общения с ясновидящими они проводят четкое разграничение между подлинными развоплощенными духами и элементариями, что они видят и описывают оных и уверяют его, не зная ни слова про оккультизм, что если медиум нечист, то на его сеансах обычно преобладают гномы и сильфы[180]. Они описывают этих существ в точности как Парацельс[181] и другие; невежественные ясновидящие, большинство из которых — неграмотные крестьянские девушки, описывают их точно так же.

Чарльз Мэсси[182], наш английский член, пишет из Англии Олькотту, что обедал с Круксом[183] и имел с ним серьезную беседу и что Крукс признался ему, что является оккультистом, учеником Элифаса Леви[184]. Крукс ему много чего объяснил и показал и привел доводы в пользу своего неверия в спиритуализм и своего твердого убеждения в том, что Кэти Кинг — это дух-элементарий. Теперь вы видите, что магия, наполовину объясненная Элифасом Леви, дает результаты и позволяет входить в контакт лишь с элементариями.

Будь Крукс посвященным Востока, он бы знал, как отгонять элементариев и общаться только с бессмертными духами. Подобная магия представляет собой колдовство и более чем опасна. Белая, или священная, магия теургов есть спиритуализм в его самом возвышенном чистом состоянии.

Если мы рассуждаем об элементариях, то не потому, что хотим доказать, будто все духи таковы, но для того, чтобы предупредить людей о необходимости проводить различие между элементариями и бессмертными духами, потому что для нас, оккультистов, спиритуализм является самой священной верой, какую только можно дать человечеству, и мы считаем общение между развоплощенными духами и нами таинственным, священным делом, которое недопустимо осквернять, прибегая к таким каналам, какие представляют собой большинство медиумов.

Ямвлих, Порфирий, Плутарх, Аполлоний и все неоплатоники[185] написали сотни томов о различиях, существующих между демонами, или элементариями, и добрыми духами — душами умерших. Посмотрите, что пишет Ямвлих, великий теург-практик. Он считает процедуру столь священной, что, по его словам, малейшая ошибка, малейшее загрязнение может вызвать элементариев в виде чудовищных животных и так далее. Спиритуалисты Франции никогда не приступают к спиритическому сеансу без горячей гармонизирующей молитвы, и они правы.

Что ж, я сказала достаточно. Время покажет, кто прав, а кто ошибается. Посылаю вам два выпуска газеты «Sun» за 26 декабря и 2 января с двумя моими статьями. Я заключила контракт с «Sun» (или почти заключила) на еженедельные воскресные статьи за тридцать долларов; это поможет мне выжить и вот почему моя книга расходится так медленно: ведь не очень-то хорошо пишется на пустой желудок.

Не видела Олькотта с тех пор, как прочла вашу статью в «Ваnner of Light». Уверена, что она будет для него ужасным ударом, ведь он очень много думает о вас и неутомим в своих дифирамбах в ваш адрес.

Мы проводим спиритические сеансы с каждым из медиумов, давших согласие пройти проверку. Наша цель — искоренить мошенничество. Провели три сеанса с Мэри Тэйер[186], они были самыми прекрасными. Нас было шестнадцать теософов — все скептики, кроме Олькотта и меня, — и семь редакторов различных газет. Г-же Тэйер надели на голову мешок, а сеанс проводился в доме г-на Ньютона. Господин Ньютон — глава нью-йоркских спиритуалистов. Возможность мошенничества была исключена: комнаты проверили, двери заперли и запечатали, обыскали карманы друг у друга. За три минуты стол буквально покрылся цветами, редчайшими растениями; появились два голубя-вяхиря, канарейка, раковины, влажные кусочки коралла прямо из моря и прочее и прочее. Вот вам и испытание. Да благословит Бог вас и г-жу Корсон.

Истинно и искренне ваша

Е.П. Блаватская

Письмо 14

22 марта 1876 г. Нью-Йорк,

Теософское Общество,

Мотт Мемориал Холл, Мэдисон-авеню, 64

Дорогой г-н Корсон!

Нет нужды говорить вам, что ваше письмо явилось весьма приятным сюрпризом. Оно доказало мне, что недавняя моя недоверчивость, по-моему, вследствие потока брани, обрушившегося на меня из всех углов и закоулков, не всегда оправдана. Я уже почти поверила в то, что я мошенница, потому что все об этом твердили. Я не могла бы осудить вас, если бы вы стали эхом рева тысяч клеветнических голосов. То скромное положительное мнение о себе, которое я имела, было разрушено. И если бы меня обвинили в убийстве президента Линкольна или в том, что я — воплощение папы римского Иоанна, я бы не удивилась.

Но оставим это. Я бы никогда и слова не сказала, если бы эту историю не рассказали мне в присутствии нескольких моих друзей, которые выражали свое негодование по поводу этого незаслуженного эпитета.

Ваше письмо в «Ваnner [of Light]» навело меня на мысль о том, что вы глубоко возмущены оккультистами, раз уж говорите о нас как об убийцах, собирающихся истребить всех духов медиумов, вместо того чтобы стать для них самыми преданными друзьями. Разница между нами в том, что медиумы продают духов и свои феномены за деньги, а спиритуалисты покупают их, словно сладости, тогда как мы, оккультисты, воспринимаем этот предмет как религию, которую не следует профанировать. Олькотт стал трубить во все трубы, так как знал, что за этим сразу же последуют эксперименты Фелпса[187], и так оно и вышло.

Спиритуализм основывается на слепой вере, то есть спиритуалисты не могут продемонстрировать реальность своих духов, тогда как вера оккультистов в Бога и в духов прочно базируется на математическом доказательстве и того и другого. Поэтому вера спиритуалистов построена на песке, а наша вера — на прочной скале. Не существует столь же неустрашимых верующих, как каббалисты[188], ибо никакое количество мошенничеств, лжи или разоблачений не может потрясти убеждения, которое зиждется на такой основе.

Для вас это все лишь гипотеза, для нас же спиритуализм является геометрической теоремой, решенной и доказанной многие столетия тому назад философами, жившими за тысячи лет до Пифагора. У спиритуалистов два плюс два равно пяти и еще полудюжине в придачу, у нас же сумма всегда равна четырем и больше ничему. Мы не просим спиритуалистов верить тому, что мы говорим, потому что мы это лишь высказываем, предлагая им самим это исследовать и самим убедиться.

Если философия Платона, которую современные эпикурейцы[189] нарекли туманным вымыслом, обвиняется в том, что она противоположна аристотелевской, и если вместо того чтобы, подобно последней, развивать все от частного к общему, мы можем выдвинуть лишь один неопровержимый аргумент — геометрию, единственную точную науку из числа множества других, единственную науку, которая не приемлет ни гипотез, ни теорий, ни умозрительных построений, но чьи решения окончательны, — то она к тому же развивается от общего к частному.

Так что спиритуалисты, столь озабоченные тем, чтобы развенчать каббалу как науку, должны сперва доказать, что геометрия и Евклид заблуждаются. Конечно, манера, в коей к этой идее следует привлекать внимание спиритуалистов, заметно отличается от той, к которой прибегал Олькотт. Но у него просто весьма воинственный характер, и еще он безумный энтузиаст, хотя честность его неоспорима. Он вызвал жуткий переполох на обоих континентах, а все шишки посыпались на меня, так как по отношению к полковнику меня обычно считают чем-то вроде сократового даймона.

Олькотт не сделал ничего хорошего для спиритуализма, а вот серьезный вред нашему делу он приносит в качестве президента нашего Общества. Однако теперь он стал осмотрительнее, как вы можете судить по его последним письмам. Это, судя по всему, достаточно критический период для спиритуалистов, а также для всех нас, верящих в подлинные феномены, и мы смело можем позволить себе отбросить в сторону незначительные различия между нами для борьбы против общего врага.

Этот отъявленный мерзавец Хьюм, не довольствуясь ядовитыми плевками в каждого, кто, по слухам, производит феномены, атаковал чистого и невинного Леймари, покойного Элифаса Леви и всех медиумов христианского мира. Редакционная статья Колби в «Ваnner of Light»за прошлую неделю вызовет резонанс во всей Европе.

Я поняла и оценила вашу изящную латинскую цитату из одного из сверхкритичных отцов раннего христианства. Вы ведь, конечно же, не желаете, чтобы меня канонизировали такой ценой? Подумать только: Св. Блаватская, мошенница-мученица. Хорошенькую эпитафию можно было бы выгравировать на моей надгробной плите! Эту надпись наверняка выбил бы на камне младший ребенок племянницы сестры моей жены.

Что ж, храни вас Господь. Рада, что мы уладили нашу размолвку. Мои самые искренние пожелания г-же Корсон, каковые она, если только она действительно не считает меня антихристом в юбке, должна принять столь же искренне.

Истинно и искренне ваша

Е. П. Блаватская

Привет г-ну Бердсли, его работы сейчас славятся по всей Европе.

Письмо 15

12 марта 1876 г.

Теософское Общество,

Мотт Мемориал Холл, Мэдисон-Авеню, 64, Нью-Йорк

Дорогая госпожа Корсон!

Вот уже больше месяца я каждое утро встаю с твердой решимостью написать вам, и каждый раз меня останавливает мысль, что если бы я подождала, то с каждым днем появлялось бы все больше оснований подкрепить очевидными доказательствами то, что я желаю вам сообщить.

Война объявлена. Все псы пробудились и лают на луну. Спиритуалисты вынесли мне приговор. Удалось ли им уже подвергнуть меня казни? Пока еще нет, и они поймут, что осуществить это труднее, нежели приступить к первым попыткам.

И прежде всего, — пока я не пустилась в кое-какие необходимые комментарии с целью разъяснить ситуацию и не оставить между нами никаких двусмысленностей, — начну с того, что сообщу вам: мне уже почти месяц как известно, что по каким-то причинам, непостижимым, как сама судьба, имея на то не больше оснований, чем тогда, когда я жила у вас, г-н Корсон назвал меня «мошенницей», беседуя обо мне с одним господином, собирающим или сочиняющим сплетни, полагаю, с господином Кларком.

Если эпитет, которым меня наградили, был на деле несколько мягче, я за это весьма признательна; если же нет и он сопровождался какими-то еще более крепкими выражениями, то все равно ни мое уважение к господину Корсону, ни мое искреннее дружеское расположение, уважение и даже любовь, которые я испытываю лично к вам, не смогут измениться или ослабнуть ни в малейшей степени!

Я слишком хорошо знаю подобные эффекты и смены декораций, мгновенно производимые искусными механиками мира, где всем заправляют ангелы, чтобы хоть немного удивиться какому-либо воздействию, которое эти господа и дамы из мира незримого способны оказать на такой нервический темперамент, как у господина Корсона. Время — лучший мститель, мадам. Когда-нибудь, быть может, г-н Корсон поймет, что это было безосновательное оскорбление с его стороны, которое я ничем не заслужила и которого никак от него не ожидала.

Однако давайте сменим тему. Если я и заговорила с вами об этом, то лишь для того, чтобы вы знали, что мне это известно, и если это задело меня за живое, то удар все же был смягчен тем, что я знала о нем заранее и была к нему готова; именно так все и должно было произойти. Что же до меня, то оно не изменило меня ни на йоту, и я испытываю к вам те же чувства, что и в тот момент, когда мы расстались на станции.

Обо мне печатают всякие мерзости, пытаются выставить меня сообщницей Эдди^[190] или даже Олькотта. Обнаружив, что не удается выставить меня авантюристкой, присваивающей чужие имена, титулы, родственников и положение в российском обществе, делают крутой разворот и атакуют мою репутацию, мою честь низкими, подлыми инсинуациями, ибо я не даю возможности кому бы то ни было публиковать ничего, кроме инсинуаций без единого доказательства.

Вот и настал великий момент! Мадам Блаватская, дочь своих родителей, — безнравственная женщина, которая меняла любовников как перчатки. Между тем доктор Бледе рассказывает в Бруклине по секрету, что я сожительствовала с папой римским и с Бисмарком; господин Хьюм, этот непорочный медиум, изливает всю свою желчь относительно меня по всей Европе. Более того, меня, которая с прошлого лета работала по восемнадцать часов в сутки, в анонимных письмах, рассылаемых моим подругам (каковые письма подруги с негодованием приносят мне, как например, Эмма Хардинг Бриттен), обвиняют в том, что я часто посещаю различные дома свиданий. Эмме Х[ардинг] Б[риттен] предлагают провести ее по этим местам и представить ей доказательства того, что я была там в тот день и час, которые она провела вместе со мною!

Какое счастье, что у меня здесь есть настоящие подруги и истинные друзья. Сестра Олькотта, пожилая дама, мать шестерых детей, которую все знают и уважают, так крепко со мною подружилась, что приезжает сюда из Оринджа по два-три раза в неделю. Эмма Х[ардинг] Бриттен, г-жа Джадж Миллер и г-жа Уэстбрук, которых все тут знают, будучи моими надежными друзьями, готовы свидетельствовать в суде, что не было еще женщины, которую бы так чернили, на которую бы так низко клеветали, которую бы так подло предавали, как меня. Каждое утро я получаю ворох писем, исполненных сочувствия и уважения, и я горжусь ими, мадам.

Если бы вы были всего лишь глупой спиритуалисткой, дорогая мадам Корсон, я бы не стала себя утруждать, описывая вам все это, но, поскольку вы — одна из самых добродетельных и уважаемых женщин, которых я знаю (ангел, как вас постоянно именует Моначези), то я жду, что настанет день — день торжества справедливости, когда вы сможете сказать себе, что вы проявили, хоть немного дружеского расположения по отношению к женщине, которая не была совсем уж недостойна вашей дружбы несмотря на то, что курила и даже ругалась.

Истина медленно выходит на свет божий, очень медленно; однако невозможно держать свет под спудом. Каждый клочок моей репутации, каждый ядовитый плевок и укол вроде впрыскиваний доктора Бледе — это дыра, проделанная в занавесе, опущенном над «миром ангелов», над «благодатной страною духов», обитатели коей контролируют медиумов, внушая им идеи милосердия, любви, веры и справедливости либо превращая их в сущих дьяволов, которые дышат лишь злобою, ложью, низкой клеветою и всеми семью смертными грехами!

По плодам своим познается древо. Воистину я буду счастлива, если ценою своего доброго имени спасу миллионы людей, которые губят себя, охваченные иллюзией, будто все духи, общающиеся с ними, всего лишь бесплотные создания, ангелы чистоты.

Я готова принести себя в жертву во имя человечества. Я старая женщина, и мне легко доказать свою правоту, если мне предъявляют подобные обвинения сейчас, в Нью-Йорке, где я с утра до вечера на виду у своих друзей; но в чем только не обвиняли меня, когда я была молода и совсем одинока! И обратите внимание: мои самые ярые враги, которые не останавливаются ни перед какой низостью, ни перед какой подлостью, все как на подбор спиритуалисты и медиумы.

Нет! Ни Христос, ни апостолы так и не смогли изгнать и никогда не преуспеют в изгнании всех демонов, ибо имя им легион! Христом и апостолами наших дней стали всевозможные медиумы и лекторы — одним словом, спиритуалисты, проповедующие преображение и громогласно возвещающие о новом Евангелии и о Царстве Божием, где смертные настолько перемешаны с незримыми духами и с бессмертными, что и сами новоявленные Христос с апостолами одержимы семью библейскими демонами.

Кого же они хотят преобразить и во что? Ряды духов неуклонно пополняются, и с каждым днем кругом ощущается все больше ненависти, все больше адской злобы. Медиумы в пылу критики рвут друг друга на куски, словно дикие звери. Хьюм пишет книгу, в которой разоблачает всех медиумов Америки; он ищет и собирает сейчас все брошюры о «разоблачении медиумов».

Господин и г-жа Харди яростно поносят г-жу Тэйер и прочих. Холмсы стали еще более великими медиумами, чем когда-либо, и процветают в Филадельфии, видоизменяя свои почерки и подделываясь под покойных бабушек и ангельски невинных жен или дядюшек-военных, а спиритуалисты все это благополучно проглатывают! Д-р Чайлд возобновил публичную продажу своей книги о Джоне Кинге и Кэти Кинг, а у Олькотта скопилось уже 19 писем, написанных духами и адресованных ему лично и г-ну Гарднеру, в которых содержатся угрозы прикончить его и Гарднера, если он осмелится прочитать в Бостоне лекцию против элементалов. Однако он прочел уже целых две лекции и пока еще жив!

И зачем эта ненависть, которую ничто не в состоянии утолить, эта постоянная пагубная оголтелая травля, которая уже сама по себе могла бы превратить и преступника, и вора, и мать шлюх в мучеников? Все это потому, что наше Общество в настоящий момент состоит из семидесяти девяти членов, причем все они — люди образованные и почти все — скептики, горящие желанием убедиться в великой истине бессмертия, жаждущие взаимной духовной работы по отделению Божественных зерен от плевел, стремящиеся сами убедиться и доказать окружающим, что существует мир развоплощенных духов, состоящий из освобожденных душ, которые трудятся во имя совершенствования и очищения, дабы подняться еще выше и приблизиться к Великому Божественному Источнику — Богу, Великому Принципу, чистому и незримому.

Однако при этом существуют еще и другие окружающие нас невидимые миры, заселенные неприкаянными — и неразвитыми! — душами, и злыми духами, демонами христианства, и сущностями вообще без всякой души, элементарными принципами материи, не обладающими сознанием, ответственностью, равно как и не имеющими доступа к свету, ибо они еще не имеют бессмертной души.

Полагают, что все это просто выдумано мною, в то время как на эту тему за четыре с лишним тысячи лет были написаны горы книг.

Если меня сегодня убьют, то камни возопиют, возвещая истину вслед за мною. И пусть тогда сокрушат они Теософское Общество.

Да сохранит и благословит вас Господь, да защитит вас Всеблагой и Всеведущий. Этого горячо вам желает та, что подписывается в последний раз.

Ваша преданная

Е. П. Блаватская

Письмо 16

28 августа 1878 г.

Нью-Йорк, 302, Зап. 47-я стрит

Мадам К. Р. Корсон

Дорогая мадам Корсон!

Вы были правы, когда послушались доброго совета, побудившего вас взяться за перо, чтобы написать мне. Поскольку у меня всегда было больше врагов, чем друзей, ваше молчание, внезапное и без видимых причин, меня не удивило, хотя и по-настоящему огорчило.

Но не будем больше об этом; у вас были свои основания, и этого достаточно. Напротив, я рада узнать причину подобной размолвки, столь неожиданной для меня, ибо я связывала ее с совсем иной причиной. Подобно кошке, которая всегда испытывает чувство вины, украв кусок мяса, я думала, что вы в Филадельфии от кого-то узнали о мистификации, коей мы забавлялись в течение трех месяцев. Я имею в виду брак, заключенный по совету «духов» между мною и этим глупым бедолагой, который младше меня на двадцать лет. Чтобы посмеяться над спиритуалистами и особенно над духами моей бывшей подруги, г-жи Луизы Эндрюс, которая с тех пор как я дала ей знать о своем намерении, принялась писать мне письма, исполненные зависти, я по секрету сообщила эту новость многим своим друзьям, заставив их поверить в то, что все уже consum-matum est [191]и что я вышла замуж.

Это было глупо с моей стороны, и я потом частенько раскаивалась, ибо злые языки получили таким образом повод для сплетен, тем более что стоило мне расстаться с вами, уехав из Итаки, как этот господин открыто женился на некоей девице Аллен. Надеюсь, вы не думаете, что я слишком много лгала вам, находясь вдали от вас? Помню, что, едва вернувшись в Нью-Йорк, я собиралась написать вам, что это была всего лишь дурная шутка, но вы не оставили мне времени на подобный шаг. Прошу вас, дорогая мадам Корсон, не говорите об этом больше никому. Все уже успели об этом позабыть, и мне решительно стыдно за то, что я ввязалась в подобную комедию, которая, согласно законам Нью-Йорка и Филадельфии, могла бы обернуться для меня плачевными результатами, ибо многие приняли ее совершенно всерьез.

Посылаю вам письмо для г-на Аксакова, о котором вы меня просили; напишу ему отсюда еще одно. Сделаю все, что в моих силах, однако, учитывая состояние русских финансов на данный момент, после этой войны[192], и карманов, которые поневоле были опустошены, боюсь, что время выбрано неудачно. Хотя кто знает? Быть может, вам в конце концов и повезет.

Напишите г-ну Аксакову обо всем, о чем писали мне; он всех знает и, возможно, подыщет для вас хорошее место. Я ему нарочно напишу на теософском официальном бланке, ибо тогда он как член нашего Общества сочтет себя обязанным сделать все, что сможет. Это один из законов нашего Общества — помогать друг другу и трудиться по принципу «один за всех — все за одного».

Наше Общество выросло, милая сударыня, и из уродливого, всеми освистываемого ребенка превратилось в исполина, в организацию, в рядах которой состоят тысячи членов и которая недавно примкнула к самому крупному эзотерическому братству Индии — обществу Арья Самадж[193]. В нашей организации теперь несколько тысяч индусов, а наш главный руководитель — свами (святой), чудотворец, Даянанда Сарасвати[194], крупнейший ученый Индии, самый выдающийся оратор, который буквально завораживает всех, кто приходит послушать его проповеди. Он приказывает нам приехать в Индию.

В Индии насчитывается уже два миллиона членов Арья Самадж, и каждый день вступают новые. Наше Общество, цель которого — создание общечеловеческого братства, не только изучает психологию и оккультные науки, но является еще и реформаторским. Мы решительно боремся против идолопоклонства всех видов и мастей, будь то в язычестве или в христианстве, ибо посудите сами, милый друг: вы же не станете отрицать, что святые православной и католической церквей — точно такие же идолы, как и боги индуистского пантеона?

Арья Самадж — реформаторское общество, и газеты называют нашего руководителя «индийским Лютером». И бьюсь об заклад, что «ребенок племянницы сестры моей жены» дорого бы дал за то, чтобы своими глазами увидеть те чудесные феномены, которые творят наши индусские братья благодаря собственной силе воли, не взваливая заботу об этих «чудесах» ни на «духов», ни на благого Бога, ибо наша философия отрицает всякое «чудо» и не верит ни во что сверхъестественное.

Вы читали или хотя бы видели мою книгу?[195] Хотела выслать вам экземпляр, когда в прошлом октябре вышло первое издание, да побоялась, что вы мне его вернете обратно. Первое издание (тысяча экземпляров) разошлось за девять дней, два последующих тоже давно распроданы. Мой издатель, Боутон, в октябре выпустит уже четвертое издание. Английская пресса расхвалила ее даже сильнее, чем американские критики, и только газета «Sun» разнесла ее в пух и в прах. Не успев прочитать, уже разругали. Самый лестный отзыв поместили в «Herald». В конце концов, мне наплевать! Я уезжаю в Индию, и «да здравствуют язычники-индусы»!

Может статься, мы больше никогда не увидимся, но вы должны знать, что чувство дружеской привязанности к вам и мое уважение к мадам К. Р. Корсон никогда не ослабнут. Если ваше «дитя племянницы сестры жены» на меня больше не сердится (??), скажите ему, что я его обнимаю и целую. Если же нет, если до сих пор сердится, то скажите, что не обнимаю и не целую, но что всегда буду его любить.

Жаль, не знала, что ваш сын был в Вене. Там с весны находились две мои тетушки — генеральши Витте и Фадеева, моя сестра и две моих кузины. Сейчас они отправились в Карлсбад.

Ваш сын нашел бы в их лице приятное общество, они говорят по-английски и по-французски.

А теперь прощайте, дорогая мадам Корсон. Моим самым искренним желанием было бы видеть вас довольной и счастливой, ибо вы этого по-настоящему заслуживаете.

Всем сердцем ваша

Е. П. Блаватская

Письмо 17

28 августа 1878 г.

Нью-Йорк, Зап. 47-я стрит, 302

Господину Александру Аксакову,

Санкт-Петербург, Невский проспект, 6

Позвольте представить вам мадам К.Корсон, супругу г-на Хирама Корсона, профессора Корнеллского университета в Итаке, штат Нью-Йорк, Америка (оба они в данный момент находятся в Гейдельберге), которой, согласно ее желанию, я посылаю это письмо с тем, чтобы она распорядилась им, как ей будет угодно.

Помимо чести, которую оказывает мне мадам Корсон, включая меня в число своих друзей, она, согласно единодушному признанию всех, кто ее знает, является дамой, чья фундаментальная, блестящая образованность, великодушие и безупречные качества обеспечивают ей любовь и уважение всех, кто с нею близко общается.

Вы, быть может, вспомните, что более трех лет назад я посылала вам множество писем из Итаки, именно из дома г-на и г-жи Корсон. В течение нескольких недель они принимали меня у себя со всею искренностью, сердечностью и радушием, которые мне трудно забыть, тем более что моя неугасимая папироска и мои манеры прусского гренадера, приехавшего на побывку, оставляют мне чрезвычайно мало надежды часто пользоваться подобной добротою.

Госпожа Корсон сама вам объяснит, чего она желает, и сделает это гораздо лучше меня. Моя же роль сводится к тому, чтобы по возможности настоятельно рекомендовать вам эту женщину. Я рада воспользоваться случаем оказать ей сию ничтожнейшую услугу хотя бы для того, чтобы лишний раз доказать, что неблагодарность не входит в число моих пороков, которыми меня столь щедро и с таким редкостным великодушием изукрасило общественное и общехристианское милосердие.

Засим, дорогой г-н Аксаков, примите уверения в совершеннейшем и искреннейшем к вам почтении от вашей корреспондентки

Е. П. Блаватской,

которая, просит вас вспомнить, что вот уже почти четыре месяца не получала от вас ни слова.

[103] Корсон Хирам (1828-1911) — профессор английской литературы Корнеллского университета (Итака, США), один из лидеров спиритуализма в 1870-х гг. (См. раздел Краткие биографические очерки.)

[104] «Неудачу» (франц.).

[105] ..тщательно расследовать тайну Кэти Кинг. — См. об этом статьи Е.П.Блаватской «Филадельфийское "Фиаско", или Кто есть кто?» и «Кто фальсифицирует?» в кн.: Е.П.Блаватская. В поисках Оккультизма. 1996.

[106] ...три тысячи долларов, которые ему предложила Y.M.C.A. — ИМКА, Young Men's Christian Association, Организация молодых христиан США, религиозно-благотворительная организация.

[107] в «сопутствующем обстоятельстве» (франц.).

[108] Письмо было отправлено в официальном конверте фирмы «Бетанелли и К⁰» (Русско-американского общества комиссионных торговцев, Пенсильвания, Филадельфия). Само письмо не датировано, но на почтовом штемпеле значится 16 февраля, очевидно, 1875 г.

[109] Тиндаль Джон (1820-1893) — английский физик, автор трудов по акустике, диамагнетизму, рассеянию света в мутных средах.

Уоллес Альфред Рассел — см. примечание к стр. 21. Гадес (греч.) — царство мертвых, страна теней. Рочестерские стуки — парапсихологические феномены, с 1848 г. сопровождавшие сестер Фокс, живших в американском городе Рочестер. Эти стуки положили начало распространению спиритизма.

[110] Раймунд Луллий (ок. 1235-ок. 1315) — испанский философ-мистик, теолог, алхимик. Доказывал возможность полного слияния философии с теологией; основоположник и классик каталонской литературы, поэт-лирик.

[111] Францисканец, миссионер, проповедовал в Северной Африке. Автор около 300 сочинений. В труде «Великое искусство» высказал идею «логической машины» — устройства для выполнения логических операций, с помощью которого надеялся доказать все истины христианства, и сделал попытку ее реализации.

[112] Пико делла Мирандола Джованни (1463-1494) — итальянский мыслитель эпохи Возрождения, представитель раннего гуманизма. Стремился к всеобщему «примирению философов», считая все религиозные и философские школы частными проявлениями единой истины.

[113] Агриппа Неттесхеймский, Генрих Корнелий (1468-1535) — знаменитый оккультный философ, теолог, ученый-естествоиспытатель, астролог, алхимик, врач и маг. Связал неоплатоническое и каббалистическое учения с магией и оккультизмом. Стремился к превращению магии в «естественную» науку, изучающую тайные силы, связующие элементы вселенной. Развил концепцию макрокосма и микрокосма. Поделил макрокосм на три мира, которые можно освоить при помощи особой магии: физической, астральной и религиозной. Рассматривая человека как микрокосм и «узел вселенной», выдвинул новую концепцию ученого-мага, управляющего стихиями. Самый известный труд — «Оккультная философия» (1533).

[114] Аллан Кардек (псевдоним, настоящее имя Равель) — лидер французских спиритуалистов, создавший свою спиритическую школу. Е.П.Блаватская указывала, что спириты Франции отличаются от американских и английских спиритуалистов тем, что их «духи» учат перевоплощению.

Фламмарион Камиль (1842-1925) — французский астроном. Исследовал Марс, Луну, двойные звезды, в 1887 г. основал Французское астрономическое общество; автор многих научно-популярных книг по астрономии.

Эндрю Джексон Дэвис — см. раздел Краткие биографические очерки.

[115] «Зогар» (евр. «Книга Сияния») — трактат по каббалистической мистике.

[116] Каббала (древнеевр. — «предание») — средневековое религиозно-мистическое учение, получившее распространение среди приверженцев иудаизма; соединило пантеистические построения неоплатонизма (учение об эманации и др.) и идеи гностицизма с иудейской традицией аллегорического толкования Библии. Окончательно оформилась в XIII веке. Так называемая практическая каббала (каббалистика) основана на вере в то, что при помощи специальных знаний и практических действий человек может активно вмешиваться в божественно-космический процесс.

[117] Симон бен Йохаи (Шимон бен Йохай) — раввин-адепт, которому предание приписывает авторство книги «Зогар». Он жил во времена правления римского императора Тита Флавия (39-81), в 70 г. разрушившего Иерусалим. Согласно легенде, раввин Шимон бен Йохай, спасаясь из осажденного Иерусалима, укрылся в пещере, где оставался в течение двенадцати лет. Там он обучал своих главных учеников, раввинов Елиезера и Аббу, и якобы предал письму те учения, которые в более поздние века стали известны как «Зогар» и были опубликованы раввином Моисеем Леонским (1240-1305) в Испании, около 1280 г.

[118] Масора — свод примечаний к Ветхому Завету, встречающихся на полях древнееврейских рукописей. Раввины, занимавшиеся масорой (примечаниями), изобрели так называемые масоретские точки, которые якобы придали безгласным словам священных писаний их правильное произношение посредством добавления к согласным точек, представляющих гласные. В «Разоблаченной Изиде» Е.П.Блаватская пишет: «Если бы не своевременное изобретение "масоры", ни одного экземпляра Ветхого Завета не потерпели бы в нашем веке. Хорошо известно, что масореты во время переписывания старейших рукописей поставили себе задачу удалить, за исключением некоторых мест, которые они, вероятно, проглядели, все неприличные слова, заменяя их своими собственными, часто совсем изменяя смысл стиха». (См. в кн: Е.П.Блаватская. Разоблаченная Изида. — Москва-Минск: Сфера-Лотаць, 2000. Т. II, с. 421.).

[119] «Древнейший из Древних» — Его называют также Кетер, Бытие Бытия, Тайное Тайного, Ветхий Деньми, Изначальная Точка, Точка внутри Круга, Наивысший, Долгий Лик, Белая Голова, Незримая Голова, Макропросопус, Оккультный Свет, Внутренний Свет, Он. В Тайной Доктрине он соответствует Третьему логосу.

[120] Макропросопус (греч.) — каббалистический термин, образованный из составного греческого слова, означающий Великий, или Большой Лик; название Кетер — Венца, высшей Сефиры. Это наименование Вселенной, та полнота, то целое, для которого микропросопус, или «меньший лик», является частью и противоположностью.

[121] У вас в данный момент совсем иные заботы (франц.).

[122] Колби — см. примечание к стр. 31.

[123] Вы так любезно приглашаете меня в Каскад... — В этой связи Юджин Корсон, сын профессора Х.Корсона, рассказывает: «В то время миссис Эндрюс, просто превосходная женщина, жена плотника, очень сильный медиум в плане физических манифестаций, проводила спиритические сеансы в местечке под названием Каскад на озере Оваско, куда мои отец и мать ездили на кое-какие сеансы, оказавшиеся вполне удовлетворительными, и они пригласили Е.П.Б. участвовать в этих сеансах в качестве их гостьи».

[124] Гамадриады — в греческой мифологии лесные нимфы, нимфы деревьев.

[125] ...«Revue Spirite»... лучшее периодическое издание во Франции. — Е.П.Блаватская рекомендует профессору Корсону супругов Леймари, издателей журнала «Revue Spirite», как представителей французских спиритов и толкователей литературы о спиритизме во Франции, независимых от учения Аллана Кардека.

[126] Кардекианское — в русле спиритической системы Аллана Кардека. (См. примечание к стр. 91).

[127] Реинкарнационисты (от англ. reincarnation — перевоплощение) — последователи спиритической системы Аллана Кардека, верящие в перевоплощение «духов» умерших.

[128] ...бостонскую «Spiritual Scientist»... — Е.П.Блаватская предпочитала газету «Spiritual Scientist» вследствие ее сходства с французской «La Revue Spirite», как издание более философское и менее занятое незначительными и бездоказательными подробностями.

[129] Вагнер Николай Петрович — см. раздел Краткие биографические очерки.

[130] Гумбольдт Александр (1769-1859) — немецкий естествоиспытатель, географ и путешественник.

[131] Гоблины — в германо-скандинавской мифологии существа ужасного облика и злобного нрава, не переносящие солнечный свет и потому ведущие ночной образ жизни.

[132] ...штудировать хоуиттовского Эннемозера... — труды Й.Эннемозера в переводе У.Хоуитта.

[133] Браун Элбридж Джерри — см. примечание к стр. 18.

[134] несмотря ни на что (франц.).

[135] Sine qua non (лат.) — «без чего нет», т. е. обязательное условие.

[136] Слейд Генри — знаменитый американский медиум. (См. раздел Краткие биографические очерки.)

[137] Nec plus ultra (лат.) — «и не далее», «дальше нельзя», т. е. предел, крайняя степень, верх чего-либо.

[138] Орест и Пилад — в древнегреческой мифологии верные, неразлучные друзья.

Кастор и Поллукс — в древнегреческой мифологии братья-близнецы, «небесные братья», сыновья Юпитера и Леды (Диоскуры).

[139] Немезида — в греческой мифологии богиня возмездия, карающая за нарушение общественных и моральных норм, дочь Никты (Ночи). Наблюдает за справедливым распределением благ среди людей и обрушивает свой гнев на тех, кто преступает закон; олицетворение неизбежной кары.

[140] ...с раздвоенным копытом в мистическом смысле этих слов... — С раздвоенным копытом обычно изображали дьявола.

[141] ...весь свет неземной и все благословения эмпиреев и их хозяев, серафимов...

Эмпирей (от греч. empyros — «огненный») — в античной натурфилософии верхняя часть неба, наполненная огнем; у ряда средневековых христианских философов символ потустороннего мира как света, неба; в «Божественной комедии» Данте местопребывание душ блаженных.

Серафимы — высший из девяти ангельских чинов.

[142] Письмо не датировано, указано лишь то, что оно написано в ночь на вторник, и при этом слово «ночь» подчеркивается особо, а в постскриптуме Е.П.Блаватская советует Х.Корсону больше доверять тем письмам, которые она пишет по ночам. Это весьма знаменательно и наводит на мысль о том, что Е.П.Блаватская осознавала, что ее письма могут быть написаны, по крайней мере частично, под диктовку.

[143] Tabula rasa (лат.) — чистый лист.

[144] Манифестация— см. примечание к стр. 77.

[145] нравится это или нет (франц.).

[146] Бароний (Baronius) Цезарь (1538-1607) — крупнейший историк католической церкви эпохи Контрреформации, член монашеской римской конгрегации ораторианцев (объединения клириков, соблюдавших монашеские обеты), глава Ватиканской библиотеки, духовник папы Климента VII, кардинал.

Гиббон Эдуард (1737-1794) — английский историк. Автор капитального труда по истории Рима и Византии с конца 11 в. до 1453 г. «История упадка и разрушения Римской империи» (1776-1788).

[147] Лабарум — штандарт римского императора Константина I Великого (ок. 285-337) с монограммой Христа....этот знак был известен еще до рождения Константина... — Лабарум был эмблемой Этрурии задолго до императора Константина и начала христианской эры. Он был также знаком Озириса и Гора.

[148] ...простите мне незнание точных слов... — Речь идет о следующем евангельском эпизоде. «В то время ученики приступили к Иисусу и сказали: кто больше в Царстве Небесном? Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном». (Матф., 18: 1-4.)

[149] «Монограмма Христа», иначе христограмма, кризма — самая распространенная из священных монограмм, образованная из греческих букв «%» (хи) и «р» (ро).

[150] Шампольон Младший — Жан-Франсуа (1790-1832), французский историк и лингвист, основоположник египтологии. Изучив трехъязычную надпись на Розеттском камне (базальтовой плите, найденной близ г. Розетта в Египте в 1799 г., с параллельным текстом 196 г. до н. э. на греческом и древнеегипетском языках, начертанным соответственно демотическим и иероглифическим письмом), разработал основные принципы дешифровки древнеегипетского иероглифического письма. Автор первой грамматики древнеегипетского языка.

Шампольон Старший — его старший брат Жак Жозеф, профессор университета в Гренобле, личный секретарь Наполеона.

[151] Карнак — населенный пункт в Верхнем Египте, севернее Луксора, местонахождение древнего храма бога Амона, а также почитавшихся вместе с ним богини Мут и богов Монту и Хонсу, в Фивах. Святилище на территории Карнака возникло предположительно около XXVIII в. до н. э., самые ранние из сохранившихся сооружений относятся к эпохе Среднего царства (например, так называемый Белый храм Сенусерта I; XX в. до н. э.). В начале Нового царства (с XVI в.до н.э.) Карнак из небольшого храма превратился в общегосударственный культовый центр. Наиболее известны сооружения эпохи Нового царства: аллея сфинксов, соединяющая его с Луксором (время Аменхотепа III; начало XIV в. до н. э.), большой гипостильный (колонный) зал (Сети I и Рамзес II; конец XIV — начало XIII вв. до н. э.). В I тысячелетии до н. э. в Карнаке были возведены небольшие святилища Озириса. Последний правитель, строивший на его территории, — римский император Домициан (81-96 гг. н.э.).

[152] Crux Ansata (лат.) — крест с рукояткой - являющийся атрибутом почти всех богов, включая Ваала и финикийскую Астарту. Он был символом бессмертия, а также главным символом египетского масонства, основанного графом Калиостро. Рукоятка, или анса, имела двоякий смысл: как атрибут Изиды она была мировой сферой, как символ закона на груди мумии — знаком бессмертия, бесконечной и безначальной вечности.

[153] «Сезам, откройся» (франц.).

[154] Все из одного, все в одном, все к одному, все вокруг и все во всем (лат.).

[155] Герметизм — религиозно-философское течение эпохи эллинизма и поздней античности, сочетавшее элементы платонизма, стоицизма и других философских учений с халдейской астрологией, персидской магией, египетской алхимией, носившее строго эзотерический характер. Представлен сочинениями, приписываемыми Гермесу Трисмегисту (так называемый «Герметический корпус», II-III вв.). В расширительном смысле — комплекс оккультных наук.

[156] Гуттуральный — задненебный, велярный звук.

[157] Роберт де Флуктиб — Роберт Фладд. (См. примечание к стр. 90)

[158] «Ехаmen in qua Principia philosophiae Roberti Fluddi, Medich (лат.) — «Исследование начал философии Роберта Фладда, медика».

[159] ...«Обмани г-на Обманщика»... в «Нерелигиозно-нефилософском журнале»... — Здесь говорится о статье «Duff Mr Duff», опубликованной в «Religio-Philosophical Journal».

[160] на слово (франц.).

[161] Лонгфелло Генри Уодсворт (1807-1882) — американский писатель, поэт-романтик; автор знаменитой поэмы на основе индейских сказаний «Песнь о Гайавате» (1855).

[162] Растрепанный стиль (франц.)

[163] «Сестрица Анна, посмотри: не едет ли кто?» (франц.).

[164] часовой на своем посту (франц.).

[165] [...] — место, где должна находиться подпись, отрезано.

[166] «Баркис очень не прочь». — Фраза из романа Ч.Диккенса «Давид Копперфилд», которую Е.П.Блаватская любила повторять.

[167] Письмо не датировано. Очевидно, оно отправлено из Нью-Йорка после того, как Е.П.Блаватская посетила Итаку.

[168] ...в чем дело: скончался ребенок племянницы сестры вашей жены или что? — По поводу этой фразы Ю.Корсон рассказывает следующее. «История эта восходит ко временам моей юности и демонстрирует чувство юмора, присущее Е.П.Б... Случай этот приключился в одном крупном учреждении в Филадельфии. Его на этот день собирались закрывать, и мой отец и еще несколько посетителей обсуждали всякие приметы, предзнаменования и прочие мистические темы. Стоявший рядом швейцар-ирландец явно заинтересовался их беседой. Вдруг он решился вмешаться в нее, и вот что он сказал: "Джентльмены, простите меня за то, что я вас перебиваю, но я могу рассказать вам об одном удивительном предзнаменовании, с которым столкнулся сам. Я жил в городе Лимерик у племянницы сестры моей жены, как вдруг ночью ребенок племянницы сестры жены заболел и меня послали за доктором; по дороге к доктору я увидел, как на другой стороне улицы один человек заходит в аптеку. И в ту же ночь ребенок племянницы сестры моей жены умер. Е.П.Б. понравился этот рассказ, и она в письмах дважды ссылается на него. В одном из писем, адресованном моей матери, она говорит о моем отце как о "ребенке племянницы сестры моей жены". У нее было чувство юмора, и вы сталкиваетесь с его примерами даже тогда, когда она пишет серьезно, хотя иногда это и мрачный юмор».

[169] супруга (франц.).

[170] ...«Анакалипсис» Г.Хиггинса... — Фундаментальный труд Годфри Хиггинса (1771-1833) о происхождении всех мифов, религий и мистерий, который Е.П.Б. оценивала как «кладезь классической эрудиции». Его полное название «Анакалипсис; попытка сбросить покрывало с Саитской Изиды, или опыт исследования происхождения языков, народов и религий». Издан в 1836 г., после смерти автора.

[171] одного очевидца (франц.).

[172] Британия против Бриттен... — Вероятно, речь идет об Эмме Хардинг Бриттен. Э.Хардинг Бриттен — член Совета Теософского Общества, избранного на первом, подготовительном заседании, проведенном 30 сентября 1875 г. Автор книги «Чудеса девятнадцатого века» (Britten Е.Н. Nineteen Century Miracles. — Manchester &NY, 1884). Джон — Джон Кинг.

[173] Джон — Джон Кинг.

[174] Et tu, Brute (лат.) — И ты, Брут! — Слова, будто бы произнесенные перед смертью Юлием Цезарем, заколотым мечами заговорщиков, и адресованные Марку Юнию Бруту (85-42 до н. э.), который возглавил (вместе с Кассием) заговор против Цезаря и, по преданию, одним из первых нанес ему удар кинжалом.

[175] Моначези Герберт Д. — один из основателей Теософского Общества, член его Совета с 1875 г.

[176] Теургия (от греч. θεοζ— бог и εργου — работа; «божественная работа», «боготворчество», чудо) — первоначально этот термин обозначал в неоплатонизме стремление к всеобъемлющей боговдохновенной мудрости, к отождествлению с божеством. Теургия была связана со специальной тренировкой тела и духа, особыми аскетическими практиками, приводящими к постижению божественной первопричины бытия. При помощи теургии считалось возможным изменить ход событий, подчиняя своей воле действия богов и духов.

[177] Хьюм Алан Октавиан — см. раздел Краткие биографические очерки.

[178] Фелт Джордж Генри — инженер, архитектор, вице-президент Теософского Общества с 1875 г.

[179] Теурги (от греч. θεоζ — бог εργоυ — работа) — в древности жрецы, служители храмов Египта, Ассирии, Вавилона и Греции, обязанностью которых было вызывание богов во время празднования мистерий. В христианский период школа практической теургии, основанная Ямвлихом, существовала среди неоплатоников, посредством церемониальной магии вызывавших образы древних героев, богов и даймонов — божественных духовных существ.

[180] ...преобладают гномы и сильфы... — В европейском оккультизме гномы и сильфы считаются элементалами, т. е. духами стихий: гномы — элементалами минералов и земли, а сильфы — элементалами воздуха.

[181] Парацельс — псевдоним, настоящее имя Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм (1493-1541). Прославленный врач, натурфилософ и великий алхимик эпохи Возрождения, один из основателей ятрохимии.

[182] Чарльз Мэсси — см. раздел Краткие биографические очерки.

[183] Крукс Уильям (1832—1919) — английский физик и химик; исследовал электрические разряды в газах и катодные лучи; обнаружил сцинтилляции — люминесценции под действием ионизирующих лучей; создал спинтарископ — прибор для их наблюдения; открыл химический элемент таллий. Сторонник спиритизма и автор теории «лучистой материи».

[184] Элифас Леей Захед (1810-1875) — псевдоним известного каббалиста и писателя-оккультиста Альфонса Луи Констана, бывшего в молодости священником, аббатом римско-католической церкви, которая лишила его духовного сана за приверженность к магии и каббалистике.

[185] Ямвлих из Халкиды (ок. 280/245-ок. 330) — античный философ-неоплатоник, ученик, а впоследствии оппонент Порфирия. Находился под сильным влиянием пифагореизма и халдейских оракулов, соединял неоплатонизм с интенсивно разрабатывавшейся им теургией. Ямвлих был выдающимся теургом, он основал теургическую магию среди неоплатоников и возродил мистерии вне храма или святилища. Много внимания уделял магии, несущей добро, исцеление и т. д.

Порфирий (234-301/305) — античный философ-неоплатоник. Ученик Плотина, издавший его сочинения; в старости руководил философской школой в Риме. Комментатор сочинений Платона и Аристотеля. Известен своей полемикой с Ямвлихом относительно опасностей, сопряженных с практикой теургии. Автор сочинения «Против христиан». В логике так называемое древо Порфирия иллюстрирует ступенчатую субординацию родовых и видовых понятий.

Плутарх (ок. 46-ок. 120) — древнегреческий писатель, историк и философ-моралист. Главное сочинение — «Сравнительные жизнеописания» выдающихся греков и римлян (50 биографий). Остальные дошедшие до нас многочисленные сочинения объединяются под условным названием «Моралии».

Аполлоний Тианский (I в.) — греческий философ, приверженец пифагореизма. Посвященный храма Эскулапа (Асклепия) в Эгее, прославившийся «чудесами» исцеления, он получил также посвящения у халдеев и магов в Вавилоне, затем совершил путешествие в Индию, откуда вернулся прорицателем, принял посвящение в мистерии Орфея, проповедовал, творил «чудеса», основал свою философскую школу в Эфесе.

Неоплатоники — представители философско-мистического направления, известного как неоплатонизм («новый платонизм»), систематизировавшего учение Платона в соединении с идеями Аристотеля, неопифагореизма и восточной философии. Основателем неоплатонизма обычно считают Плотина (111 в.) или его учителя Аммония. Основные школы: римская (III в., Плотин, Порфирий), сирийская (IV в., Ямвлих), пергамская (IV в., император Юлиан), афинская (V-VI вв., Прокл), александрийская (V-нач. VII вв.). Латинские неоплатоники — Марий Викторин, Марциан Капелла, Боэций. Неоплатонизм оказал широкое влияние на европейскую и восточную философию.

[186] Мэри Тэйер — «цветочный медиум» Мэри Бейкер Тэйер из Бостона, исследованию феноменов которой Г.С.Олькотт посвятил около пяти недель летом 1875 г.

В «Листах старого дневника» он рассказывает: «От ее психического воздействия возникал дождь из цветов, трав, листьев и ветвей деревьев и кустов... Однажды вечером наша любезная хозяйка миссис Чарльз Хоугтон отправилась вместе со мною в город, чтобы присутствовать на публичном сеансе госпожи Тэйер. Е.П.Б. идти отказалась, и мы оставили ее в гостиной за беседой с мистером Хоугтоном. Экипаж для нашего возвращения был заказан на определенный час, но сеанс оказался коротким... Не зная чем заняться, я попросил госпожу Тэйер провести для нас троих приватный сеанс...

В тот момент, когда мы услышали шум подъезжающего экипажа, я вдруг почувствовал, что на мою руку плавно и мягко опустился прохладный, чуть влажный цветок. Это была прекрасная полураспустившаяся роза с переливающимися каплями росы. Медиум словно прислушалась к кому-то и сказала: "Духи говорят, полковник, что это подарок для мадам Блаватской". Я передал цветок миссис Хоугтон, и когда мы вернулись, она преподнесла его Е.П.Б., которую мы застали по-прежнему в гостиной, где она курила и беседовала с нашим хозяином. Е.П.Б. взяла розу, вдохнула аромат, и взгляд ее стал отрешенным, что близкими всегда ассоциировалось ее феноменами.

Ее задумчивость прервал мистер Хоугтон, сказав: "Какой изысканный цветок, мадам; вы позволите мне рассмотреть его?" С тем же выражением лица и как будто машинально она передала ему цветок.

Наслаждаясь ароматом розы, он неожиданно воскликнул: "Какая она тяжелая! Я никогда не видел ничего подобного. Смотрите, под весом цветка его стебель весь согнулся!" Я взял у него розу и, о Боже! Она была действительно очень тяжела. "Осторожно, не сломайте ее!" — предупредила Е.П.Б. Бережно, кончиками пальцев, я приподнял бутон и осмотрел его. Ничто, видимое глазу, не указывало на феноменальный, вес. Но вдруг в самой сердцевине цветка вспыхнула искра желтого света; и не успел я моргнуть глазом, как тяжелое, гладкое золотое кольцо выпало оттуда, словно от внутреннего толчка, и упало на пол у моих ног. Роза моментально выпрямилась и приняла свой первоначальный вид»... (Olcott H.S. Old Diary Leaves. Vol. I. — Adyar: TPH, 1974. P. 88-100.)

[187] ...эксперименты Фелпса... — Е.П.Блаватская ошиблась, назвав имя Фелпса вместо Уэнделла Филлипса. В «Страницах старого дневника» Олькотт писал: «Это был один из тех моментов, когда поворот событий зависит от оратора. И так уж случилось, что я однажды наблюдал, как великий оратор аболиционист Уэнделл Филлипс своим невозмутимым спокойствием утихомирил толпу, которая улюлюкала и освистывала его, и, когда это воспоминание вспышкой промелькнуло у меня в голове, я принял на вооружение тактику Филлипса». (Olcott H.S. Old Diary Leaves. Vol. I. - Adyar: TPH, 1974. P. 155.)

[188] Каббалисты — те, кто изучают «тайную науку» и толкуют сокровенное значение священных писаний при помощи символической каббалы. Так называемая практическая каббала (каббалистика) основана на вере в то, что посредством специальных знаний и практических действий человек может активно вмешиваться в божественно-космический процесс.

[189] ...современные эпикурейцы... — Последователи мировоззрения, возникшего на почве извращенного толкования этического учения древнегреческого философа-материалиста и атеиста Эпикура (341-270 гг. до н.э.) как стремление к удовлетворению чувственных инстинктов и достижению личного блага.

...вроде сократового даймона... — Daimonion (греч. — дух, божество) — в философии Сократа понятие «внутреннего голоса», предостерегавшего его от неправильных поступков и дававшего божественные указания.

[190] ...сообщницей Эдди... — Братья Эдди, Горацио и Уильям, известные американские медиумы из Читтендена. Их род в нескольких поколениях был наделен паранормальными способностями, а прабабушка была сожжена на костре во время судов над ведьмами в Салеме в 1692 г. Фанатичный отец братьев Эдди, желая положить конец происходящим феноменам, с детства постоянно преследовал и даже истязал сыновей, а мать, будучи сама сильным сенситивом, не могла воспрепятствовать этому. Позднее они стали медиумами, публично демонстрировавшими свои способности.

Подлинность производимых ими медиумических феноменов была засвидетельствована многими наблюдателями, в том числе и Г.С.Олькоттом в его серии из 15 статей, опубликованных в октябре-ноябре 1874 г. в нью-йоркской «The Daily Graphic», составивших основу его книги «People from the Other World» (Olcott H.S.People from the Other World. — American Publishing Company, 1875).

Е.П.Блаватская написала статью в защиту феноменов братьев Эдди. (См. ее статью «О спиритуализме», а также Приложение 2, «Братья Эдди», в кн.: Е.П.Блаватская. В поисках Оккультизма. — М.: Сфера, 1996.)

[191] Consummatum est (лат.) — свершилось.

[192] ...после этой войны... — Здесь подразумевается Русско-турецкая война 1877-1878 гг.

[193] Арья Самадж (на яз. хинди — общество ариев) — религиозно-реформаторское и просветительское общество в Индии, основанное в 1875 г. Даянандой Сарасвати.

[194] Свами Даянанда Сарасвати (1824-1883) — индийский религиозный реформатор и просветитель; в 1875 г. основал в Индии общество Арья Самадж.

[195] Вы читали или хотя бы видели мою книгу! — речь идет о книге «Разоблаченная Изида».

К началу страницы → Оглавление писем Е.П.Блаватской