 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
|
Е.П.Блаватская Письма А.П.Синнетту
Письма 31-40
25 января 1884 г. Адьяр, Мадрас По указу моего Хозяина посылаю Вам письма Кингсфорд, чтобы Вы с любовью прочли их и сохранили для Олькотта — он прибудет к Вам 15 или 20 марта. Ответ Субба Роу (по приказу) президенту и вице-президенту Лондонской ложи Т[еософского] О[бщества] уже готов, и я тороплю владельца типографии, чтобы завершить работу на этой неделе. Всё закончить на одной и той же неделе, как хотел Хозяин, оказалось невозможным, так как ответ был в 3 раза длиннее враждебного выпада и требовал тщательного пересмотра, потому что Субба Роу щедро распихал повсюду такие некультурные слова, как «глупый», «нелепый», «введение в заблуждение» и т.п., что никак не годится для памфлета, предназначенного для утонченного слуха членов Лондонской ложи. Но я и в самом деле верю, что он успокоил их обоих, — и вице-президента, и порочного президента[1] — чья тень да будет попрана! А это показывает, какими же глупцами они оказываются со всей их культурой, гениальностью и самомнением. Она, как говорит Хозяин, в высшей степени неразумная женщина, сразу раскрывшая все свои самые слабые стороны, а значит, самая подходящая, чтобы стать президентом большинства потенциальных членов из жителей Запада. Когда я прошлым вечером писала это письмо, мне стало так худо, что я не смогла продолжить, мне и теперь не лучше, но я решила писать дальше только ради того, чтобы многое сообщить Вам. Вчера Субба Роу показал адресованное ему письмо на языке телугу от нашего общего Хозяина М. (как Вам известно) с указаниями сообщить в ответе К[ингсфорд] и М[ейтланду] несколько больше сведений. Помимо всего прочего, были и забавные новости. Вы, видимо, действуете вопреки совету моего Хозяина, что в вашей ложе должно быть четырнадцать советников — семь для Вас и семь для Кингсфорд, ибо в этом-то и состоит Его хитрость. Теперь Он описывает все подробности для Субба Роу, чтобы у того имелись необходимые сведения для написания памфлета, и делает это следующим образом: «Я считал моего друга пелинга сахиба Синнетта более проницательным — скажите ему, что для светловолосой женщины Я посоветовал взять только семь советников, ибо знал, что четверо были лишними. Она нужна в Обществе, но не в качестве главы, если это возможно». Так что же всё это значит? Нужна Им миссис К[ингсфорд] или нет? Je suis au bout de mon Latin [Я в тупике. — (фр.)] и давно уже махнула на это рукой. Они мне ничего не сообщают, а я — ничего не спрашиваю. Ну а теперь кое-что такое, что наверняка изумит Вас, потом заставит рассердиться и, наконец, побудит изругать меня, но ничего не поделаешь. Я, кажется, смертельно больна, и, так как Учителя уже много раз лечили меня и у Них просто нет времени носиться со мной, а еще из-за того, что требуется мне всего лишь постоянная атмосфера, пронизанная чем-то (какое-то дурацкое научное слово), чего нельзя ощутить здесь, в Индии, — мой Хозяин велел Олькотту забрать меня отсюда на юг Франции — в какую-нибудь уединенную деревушку на берегу моря или в Альпы, по меньшей мере, месяца на три для длительного и полного отдыха. Ну, я, конечно, сопротивлялась, однако Общество вопило и рыдало и упрашивало меня остаться с ними живой, ибо они не желают моей смерти, а поэтому уехать и вернуться. Рагонатх Роу и Субба Роу должны взять в свои руки руководство «Theosophist», Дамодаром и новым челой, которого пришлют сюда в мое отсутствие. Посему я согласилась со следующим условием (которое, ко всему прочему, навязано им моим Хозяином): я не обязана, не должна и не поеду в Лондон. Поступайте, как знаете. Я и близко к нему не подойду. Даже прикажи мне это мой Хозяин — полагаю, что предпочла бы вызвать Его неудовольствие, но повиноваться отказалась бы. Не считая вас обоих, кого я искренне люблю, сама мысль о Лондоне и ваших группах (теософских и спиритуалистических) — вызывает у меня отвращение! Только подумаю о М.А.Оксоне, Ч.К.М[эсси], Уайльде, Кингсфорд, Мейтланде и некоторых других, как меня охватывают ужас и чувство невыразимого магнетического омерзения, от которого по всему телу начинают ползти мурашки. Короче говоря, я бы не приблизилась к Лондону ради спасения и семнадцати своих жизней, а значит, и не просите меня об этом. Я остановлюсь в Марселе на 2 недели или около того, съезжу в Париж повидаться кое с кем из родственников, а потом отправлюсь прямо в некое уединенное местечко в горах, где смогу, когда захочу, хватать моего Хозяина за фалды его астрального фрака. Если умру, от меня отделаются безо всякой суеты и скандала и — адью! Если мне станет лучше, я вернусь тем же путем через Италию или Францию и продолжу свою работу. Из Бомбея мы отплываем около 20-го февраля, так как перед отъездом я пообещала заехать в <...>. Передайте мой сердечный привет дорогой миссис Синнетт и поцелуй Сладенькому. Надеюсь, он пока еще не стал раскольником. Пишите мне в Марсель, на мое имя до востребования — пусть дожидаются моего приезда. Если Мохини закончил в Лондоне свою работу с полковником, он присоединится ко мне, чтобы сопровождать меня в качестве секретаря, — его расходы оплачивают Общества в Мадрасе и Калькутте. А теперь до свидания. Посылаю Вам свое фото — последнее из всех, что у меня есть. Не говорите чепухи. Мои «Мемуары» не появятся никогда. По-тибетски Ваша Е.П.Блаватская.
27-го [января 1884 г.] Адьяр [Мадрас] Мой дорогой м-р Синнетт! Вынуждена написать еще раз. Я принесла в жертву свою репутацию и честь, и в течение нескольких месяцев мне придется существовать, хотя меня и мало заботит, что со мной станется. Но я не могу допустить нападок на репутацию бедного Олькотта, что, собственно, сейчас и происходит, со стороны Хьюма и м-ра Ходжсона, которые вдруг помешались на своих гипотезах мошенничества, более феноменального, чем сами феномены. Остальные будут Вам писать и объяснять причину столь внезапного резкого изменения чувств. Вместе с тысячью других теософов я протестую против путей и способов, какими проводит расследования м-р Ходжсон. Он опрашивает только наших величайших врагов — негодяев и разбойников вроде Харричанда Чинтамона, который вернулся, чтобы служить Гайквару, и показал Ходжсону несколько новых писем (я должна была написать — тысяч!), полученных им, как он уверяет, семь лет назад из Америки. Ходжсон переписывает из них те абзацы, которые считает наиболее очерняющими, и воздвигает на этом теорию, что я русская шпионка, а к тому же еще и мошенница, с самого начала одурачивавшая Олькотта. Например, в письме об «Арья Самадж»[2] я, вероятно, говорю это, не отрицаю: не обращайте внимания на Олькотта и его высказывания (по поводу слияния двух Обществ), я заставлю его это сделать. Я могу «психологически обработать старика одним взглядом» и т.п. Да просто нечто вроде поддразнивания шутки ради. Однако м-ром Ходжсоном это было истолковано с полной очевидностью как способ — на основании моего собственного признания — доказать, что с самого начала я морочила Олькотту голову, психологически его обрабатывала, а, следовательно, что его свидетельство никакой ценности не имеет. Затем Ходжсон уверяет Оукли, что видел мое письмо, адресованное всё тому же Харричанду, в котором имеются следующие слова: «Отыщите мне несколько членов, не лоялистов, а нелояльных» (по отношению к англо-индийскому правительству, конечно). Но ведь эти слова, если они и стояли там, никоим образом не могли быть написаны серьезно. Вы же знаете, как я старалась примирить индусов с англичанами. Я делала всё, что было в моих силах, дабы заставить их осознать, что их правительство, как им казалось, плохое, было лучшим из всех когда-либо возможных, и т.д. Я тщусь найти хотя бы одного приличного и заслуживающего доверия индуса, который мог бы сказать, что я хоть когда-нибудь шепнула им предательское слово. Пусть Харричанд покажет м-ру Ходжсону письмо, которое я написала ему в ответ на содержащийся в его письме вопрос: «Дорогая сестра, скажите мне, неужели русское правительство столь же плохо, как и наше? Так же ли они грубы со своими подчиненными, как наши правители с нами?» и т.п. Я ответила ему: «Спаси и защити вас Бог от русского правительства. Любому индусу уж лучше было бы сразу утопиться, чем оказаться под властью русского правительства» или что-то вроде этого, и я отлично помню настроение, в котором им писала. И всё же из-за этого письма и некоего документа, украденного у меня мадам Куломб, и показанной ему миссионерами бумаги, частично или полностью написанной шифром, м-р Ходжсон публично объявил меня русской шпионкой. Прочтите прилагаемое письмо, которое я хочу отослать ему, и вы поймете, какая складывается ситуация. По словам Оукли, он просто ополоумел. Назвать на банкете кого-то русским шпионом, когда эти, черт бы их побрал, мои соотечественники выкидывают номера по ту сторону Гималаев, достаточно, чтобы англо-индийцы из-за одного только подозрения упрятали меня в тюрьму. Даже Хьюм пришел в ужас от его высказываний и предупредил, что тот не в Англии. И теперь, когда адвокат и Субба Роу устроили ему перекрестный допрос, а Оукли и Олькотт отправились к нему с требованием объяснений, все свидетельства того, что я русская шпионка, не стоят и ломаного гроша. Куломб стянула «странного вида документ» и передала его миссионерам, заверив их, что это некий шифр, используемый русскими шпионами (!!). Они отнесли его комиссару полиции, привлекли к расследованию лучших экспертов, затем отослали в Калькутту, где в течение пяти месяцев лезли из кожи вон, чтобы выяснить, что же означал этот шифр, и, — наконец, впав в отчаяние, сдались. «Это одна из Ваших глупостей», — заявляет Хьюм. «Это одно из моих посланий на сензаре[3], — отвечаю я. И я абсолютно в этом уверена, так как пропал один из листов моей книги с нумерованными страницами. Ручаюсь, что никому, кроме тибетского оккультиста, не разобраться в нем, если всё обстоит именно так. Во всяком случае, миссионеры сделали всё от них зависящее, дабы доказать, что я русская шпионка, и потерпели неудачу — хотя м-р Ходжсон и объявил меня таковой публично. Ну разве это благородно и порядочно или честно? Спросите, пожалуйста, м-ра Майерса. И теперь в теорию м-ра Хьюма об отсутствии каких-либо Махатм впутана вся штаб-квартира. Все мы мошенники и все фальсификаторы почерка Махатмы К.Х. Бедный Олькотт близок к самоубийству. Это конец феноменам навсегда — по крайней мере, преданию их гласности — и все вы можете теперь попрощаться с учением и Махатмами. Субба Роу повторяет, что священная наука осквернена, и клянется, что никогда в присутствии европейца не проронит ни слова об оккультизме. Оукли Вам напишет. Миссис О[укли] так больна, что возвращается в Лондон, а м-р О[укли] остается здесь. Ну что ж, я знала об этом еще до своего отъезда. Я это предчувствовала, о чем и заявила на вашем приеме м-ру Стеду, или Стейку, или как его там. Прощай всё — и Лондонская ложа, и оккультизм — Общество психических исследований вас погубит. Пусть себе идут к Эглинтону и исследуют тайны природы за его счет. Всегда Ваша Е.П.Б[лаватская]. Прошу Вас, передайте уверения в моей любви, если она всё еще ее принимает, дорогой миссис Синнетт. Как раз в этот самый момент я получаю письмо для Вас. Вкладываю его в конверт — и прошу меня простить, но твердо надеюсь — это последнее, ибо у меня больше нет сил страдать.
17 марта [1884 г.] Ницца Дорогие друзья! Получила ваше любезное приглашение от миссис и мисс Арундейл, миссис Гоуинг и некоторых других. Глубоко тронута подобным доказательством сильного желания лицезреть мою презренную особу, но не вижу смысла сопротивляться судьбе и пытаться из невыполнимого сделать выполнимое. Я больна и чувствую себя хуже, чем когда покидала Бомбей. На море мне было лучше, а на земле — плохо. Сразу после высадки на берег в Марселе я весь день провалялась в постели, лежу и теперь. Там, откуда я только что уехала, была отвратительная эманация европейского цивилизованного первоклассного отеля с его свиньями, нытьем и старыми ведьмами вперемешку с лягушками, а здесь — ну что ж, здесь за всё надо благодарить ласковую руку провидения. Так или иначе, я разваливаюсь на части, крошусь, как старый морской сухарь, и самое большее, что буду в силах совершить, это собрать и соединить вместе мои увесистые обломки и, кое-как слепив их, перенести эти руины в Париж. Что толку просить меня приехать в Лондон? Что я должна, что могу сделать посреди ваших вечных туманов и эманаций высочайшей цивилизации? Я покинула Мадрас против воли. Я не хотела ехать — вернулась бы в эту минуту, если бы только могла. Не прикажи этого «отец», я бы даже и не шевельнулась, чтобы оторваться от своего жилища и привычного окружения. Я чувствую себя больной, жалкой, раздраженной и несчастной. Буквально на днях скончался мой бедный дядюшка, генерал Фадеев, и мне, видимо, придется облачиться в траур. Затем я ожидаю приезда моей сестры, чтобы повидаться после почти 20 лет разлуки, а еще, вероятно, двух старушек — моих тетушек. Я ни за что не приехала бы в Ниццу, если бы не госпожа А.Хаммерл, наш уважаемый теософ из Одессы. Леди Кейтнис — воплощенная доброта. Она и в самом деле делает всё, чтобы меня ублажить, а я приехала всего на 2 дня вместо того, чтобы провести у нее 6 недель, как хотела она. Но я крупно просчиталась: мистраль Прованса и холодные ветра Ниццы приковали меня к постели. Вчера Мохини и Боваджи (два так называемых «секретаря») уехали в Париж, а Олькотт и я приехали сюда, понимая, что не имеем права проигнорировать любезное приглашение, содержащееся в 36 телеграммах и письмах. Она милая, хорошая знакомая и вскоре станет настоящим другом — и тем не менее, что бы я там ни чувствовала, я просто не имею права оставаться здесь более нескольких дней, и как только мне станет лучше, мы (Олькотт и я) намереваемся присоединиться к «секретарям» в Париже только для того, чтобы начать, стоит мне там оказаться, беспокойно ерзать на месте и всей душой стремиться поскорее попасть в Иерихон вместо этого мерзкого Парижа. Что за компанию я могу составить таким цивилизованным существам, как вы? Это очень, очень любезно со стороны миссис и мисс Арундейл, что они меня приглашают. Я недостойна столь сердечного проявления доброты и симпатии. Я опротивела бы им через семь с четвертью минут, прими я их приглашение и высадись всей своей хмурой громадой в Англии. Расстояние создает определенный шарм, а мое присутствие непременно разрушило бы даже последнюю его малость. Лондонская ложа пребывает в острейшем кризисе. Олькотт с указаниями от своего Махатмы («отца») и Мохини с приказаниями от Махатмы К.Х. — это лучшее из того, что вообще можно придумать, чтобы всё вошло в свою колею. Я бы сделала наоборот. Я не смогла бы (особенно в моем теперешнем нервозном состоянии), оставаясь безучастным зрителем, спокойно стоять и выслушивать потрясающие сведения (от Гауфа) о том, что Шанкарачарья был теистом, а Субба Роу не знает, о чем говорит, без того, чтобы вконец не разбушеваться; или еще более поразительное заявление, что Учителя, вне всякого сомнения, — «свабхавики»[4]! О Боже правый, и нужно ли мне начинать бороться против гауфов и ходжсонов, которые исказили буддизм и адвайту даже в их эзотерическом смысле, и подвергаться риску, что в Лондоне у меня лопнет кровеносный сосуд после неоднократных выслушиваний подобных аргументов? Если и нужно, то только не мне. Я испытываю величайшее уважение к необычайным способностям м-ра Мэсси «ясно и безупречно логически мыслить», однако мне остается только удивляться, что такой проницательный метафизик ставит свои убеждения — отвергнув даже такого авторитета, как Субба Роу, — в зависимость от дурацких изречений в неописуемо безграмотном переводе и архаичных толкованиях Гауфа и К°. Vade retro Satanas! [Изыди, Сатана! — (лат.)] Дайте мне спокойно отойти в мир иной — если мне суждено умереть, или вернуться в Адьяр к моим ларам и пенатам, если мне предопределено увидеть их вновь. Вам придется заставить Олькотта и Мохини — облобызаться. Да право же, я совсем не чувствую охоты ехать в Англию. На расстоянии я всех вас люблю, но, будучи обязанной приехать, я смогла бы возненавидеть кое-кого из Лондонской ложи. Разве вам не понятно почему? Неужели вы не в состоянии, так хорошо зная меня и правду (последняя игнорируется лишь теми, кто не желает ее видеть), проникнуться мыслью, что мне невыразимо мучительно было бы видеть превратное понимание Учителей и Их философии? Разве я смогу стоять там и наблюдать, как Их учения проверяют и исправляют, вставляя грандиозные нелепости Ходжсона, который столь самоуверенно знакомит своих читателей с созданием, называемым им «Богом, то есть абсолютно нематериальным существом». «Существо» — и абсолютно нематериальное!! (см. стр. 22 нового памфлета Ч.К.М[эсси] «Метафизическая основа эзотерического буддизма»). О милосердный Боже и «нематериальные» ничто! Уж лучше бы мне навсегда погрузиться в вечную нирвану. Однако покончим с этим. Вы должны понять мою позицию, большего я всё равно не скажу. Пригласите, пожалуйста, к себе домой на встречу в узком кругу всех тех, кто добром помянул меня, приветствуя мое прибытие в Европу. Это действительно очень любезно с их стороны, и я никогда не забуду подлинной благожелательности, коей пронизаны их письма. И скажите миссис и мисс Арундейл, миссис Гоуинг, мадам Изабель де Штайгер, миссис Голиндо, миссис Э.К.Нолис, м-ру Финчу и м-ру Эд.Уэйду, как глубоко я им благодарна за их приглашение и гостеприимство. А также сколь глубоко я сожалею о том, что не в состоянии, во всяком случае на этот раз, воспользоваться всем этим и таким образом удовлетворить их желание встретиться со мной. И еще обязательно скажите им всем, что они скорее приобретут, чем потеряют, если не будут вступать в более близкое в сравнении с нынешним знакомство с моей непривлекательной особой. Не каждый осчастливлен характером моей «возлюбленной сестры» (Пейшенс Синнетт), позволяющим сквозь пальцы смотреть на многие мои недостатки и слабости. А посему сообщите другим моим будущим «возлюбленным братьям и сестрам», что я, исключительно из любви к ним и уважения к их цивилизованным чувствам, отказываюсь предстать перед ними «при свете дня» хотя бы ненадолго, как следует из недавней статьи в Лондоне. А теперь — прощайте! Ведите себя как истинные теософы — дети Света и Праджны[5] и примите искренние благословения и добрые пожелания вашего скоро отбывающего в мир иной несчастного друга и брата Е.П.Блаватской Сердечный привет Сладенькому. Mea culpa. [Моя вина. — (лат.)] Ваш друг и Учитель послал вам через меня локон (я получила его от Джуал Кула, как минимум, из вторых рук), чтобы заменить тот, который был у Дэнни (что уж такого плохого могло случиться с тем локоном, он что, потерял его или испортил?), только вот не знаю, куда я его сунула. Он, верно, где-то в моем чемодане. Я найду его и отошлю вам. Е.П.Б[лаватская]
Пятница Ницца Мой дорогой м-р Синнетт! В доме нет ни одной живой души, все ушли в театр — даже Олькотт. И вот я, больная и в дурном настроении, сижу в одиночестве в своей тихой комнате с новым «Ответом» Субба Роу в лежащих передо мной неугомонных «Близнецах Совершенного пути». Итак, мне последовал вполне определенный указ от Хозяина составить для Вашей же пользы следующие вопросы для обсуждения: 1) Собираетесь ли Вы среди этой литературной мешанины, этих непроходимых дебрей трюкаческой логики и ожесточенных споров хранить молчание? 2) Если мы станем дожидаться «Ответа» Субба Роу на этот «Ответ», то нам придется в течение трех месяцев исходить желчью и больше ничего, но даже и после этого, десять к одному, что он только посмеется, а так как меня нет там, чтобы стоять у него над душой и заставлять писать ответ, — он на это просто не обратит никакого внимания. 3) Никто не отважится взять на себя обязанность заново исследовать (не я во всяком случае) всю подоплеку неправильных пониманий и, как я теперь вижу, умышленных искажений, которые начались с их «Манифеста» № 1 и ныне заканчиваются этим новым «Ответом». Вся подоплека прекрасно раскрыта Субба Роу: он объяснил сложившуюся ситуацию и их ошибки так ясно, как это вообще только возможно сделать по-английски; тем не менее даже теперь они выискивают недостатки и выставляют С[убба] Р[оу] непоследовательным — а может, и того хуже. Возможно я не очень большой знаток английского, чтобы правильно и в любом случае разобраться в глубоких логических выкладках и возражениях как м-ра Мейтланда и миссис Кингсфорд, так и Ч.К.Мэсси, — но, провалиться мне на этом месте, если в этом мире существует такой дурак, причем достаточно безмозглый, чтобы не суметь понять главного — что это просто безнадежный случай самых нелепых пререканий, напяливших маску логики и философии, помимо каковых последнее произведение содержит явное переиначивание наших убеждений. Когда, где, как и что имеется в созданных объединенными усилиями трудах Махатмы (да простит мне Он, что Его святое Имя брошено таким образом на пастбища пророков и посвященных XIX столетия!), Субба Роу, моих и кого бы то ни было еще, что дает им право заявлять о нашей вере в реального Сатану? (Стр. 16, 17 и последующие.) Мы, кто всеми силами души отвергают абсурдную идею личного Бога, стали бы верить в личного Сатану!! Они что, шутят, или всё это всерьез? Они в самом деле считают, что таково наше представление, или это не более чем книжная уловка? Провалиться мне на этом месте, если я что-нибудь здесь понимаю! 4) А потом, что они подразумевают под словами «Учитель пока еще не достиг высших таинств, и в этом вопросе (то есть о Сатане) истина Ему не известна»? А уж это я назвала бы просто «наглостью» и «бесстыдством» (см. стр. 16). 5) И какой-такой скрытый смысл содержится в последнем абзаце на стр. 17 и в первом на стр. 18? Уж не хотят ли они сказать, что в то время как Махатма, возможно, пока еще не достиг «степени посвящения, которой приличествует раскрытие подобной истины», он, м-р М[ейтланд], и она, миссис К[ингсфорд], этого уровня уже достигли? И не собираетесь ли Вы сообщить мне, что среди ваших теософов в Англии может найтись хотя бы один человек, достаточно тупой, чтобы больше полагаться на якобы имеющееся посвящение в предыдущей жизни, а значит, на непогрешимую просвещенность в настоящей жизни миссис К[ингсфорд], чем на учения Махатмы К.Х.? Phor pudor! [О стыд! — (лат.)] Дорогие мои «братья и сестры», наслаждайтесь своей кармой за избрание ее президентом! Это Ваших и м-ра Мэсси (Вашего друга) рук дело. А теперь даже он выступает против Вас и Вашего Учителя. Vade retro Satanas! [Изыди, Сатана! — (лат.)] Как смогу я когда-либо с открытой душой относиться к Обществу, в котором некоторые его члены таят в себе столь оскорбительные мысли, а затем высказывают их в печати? Вот почему я не могу приехать в Лондон. Если бы я последовала зову любви к вам обоим и уступила страстному желанию лично познакомиться с такими очаровательными сотрудниками, как миссис и мисс Арундейл, м-р Финч, м-р Уэйд и другие, я знаю, что из этого получилось бы. Я при первом же случае вскочила бы и разбушевалась, перевернув всё вверх дном, или мне пришлось бы взорваться подобно бомбе. Я не в состоянии сохранять спокойствие. Я накопила желчи и затаенной обиды почти что за шесть месяцев, пока продолжалась эта путаница с двумя спорящими сторонами Кингсфонд — Синнетт, я держала язык за зубами и была вынуждена писать вежливые письма, которые теперь выставляют в виде «благожелательной и воодушевляющей переписки». Я — ну ладно, неважно что, но сколько же я страдала из-за этих coleres rantrees [подавляемых приступов гнева — (фр.)]; и за мои нынешние болезни я более чем отчасти должна благодарить именно их. Но я не рождена для дипломатической карьеры. Я испортила бы всю кашу и не принесла бы никакой пользы — во всяком случае до тех пор, пока все бы не уладилось и не eguilibre-theosophigue est retabli [восстановилось теософское равновесие — (фр.)]. Теперь, почему бы Вам не организовать встречу до приезда Олькотта? И почему бы не привлечь внимание каждого здравомыслящего человека к очевидной нелепости последнего «Ответа»? И отчего бы Вам не постараться устранить трудности с его пути? Но самое худшее здесь — это вечные ссылки на переводы Гауфом санскритских текстов! Допустимо ли, что м-р Мэсси полагается на мертвую букву санскритских текстов, искаженных переводами Гауфа или даже Макса Мюллера, тогда как сокровенный смысл этих текстов доступен понимаю только посвященных! Однако всё это бессмысленно. Лилли теперь «авторитет» — а Гаутаму Будду он выставил теистом, да еще Гауф преобразил Шанкарачарью в верящего в Ишвару, личного Бога, Существо!!! Мне неизвестно, что конкретно Учитель приказал сделать Олькотту. Он держит свои дела в секрете и ничего не говорит. Я, однако, уверена, что даже Коган не навязал бы ее [миссис Кингсфорд] Обществу насильно против воли большинства. Пусть бы она обрела некое Общество отдельно от Вашего — какую-нибудь особую «Лондонскую ложу эзотерического христианства», а уж Вы устроите Общество на свой собственный лад. Как же можно допустить столь явный фарс со стороны Теософского Общества, которое якобы черпает свое учение у наших Махатм, если ст'оит только последним заявить о чем-то, что не вполне согласуется с вдохновляющей идеей и пророческими высказываниями миссис К[ингсфорд], — как сразу же Их учения начнут относить к «умышленному искажению доктрины» или толковать, исходя из того, что конкретный Учитель «пока еще не достиг того уровня посвящения, когда раскрывается подобная истина». Кто, собственно, должен проверять высказывания и возражения миссис К[ингсфорд]? Кто может убедиться в правильности ее утверждений и предположений? Она изречет: «Это не так, и я это знаю, ибо была посвящена во времена царствования фараона Псамметиха (или Сесострата)», а слушателям придется раскрыть рты и умолкнуть. Невероятно! Смешное положение. О, как невыразимо выше нее стоит по своему интуитивному пониманию, сердечности и скромности моя дорогая леди Кейтнис! Ну, пока. Ваша, в отрепьях, Е.П.Блаватская. Можете прочесть это своим друзьям и всем, кому захотите. P.S. Еще одно. Она изображает Вас как жуткого фанатика, нетерпимого материалиста и человека, который будет навязывать свой «Эзотерический буддизм» как законченную систему, а это, по словам Учителя, глупая болтовня. От Него мне известно, что Вы не делаете ничего подобного. Вы надежный, верный и бескомпромиссный друг и чела Махатмы К.Х. и преданы Ему, как я теперь вижу, так же искренне, как Его ближайшие челы. Но мне также известно, что «небесные близнецы»[6] переписываются с А.О.Х[ьюмом] (лишившимся теперь своего умершего Гуру, алморского мудреца, который должен был выставить наших Учителей как дугпа), и я узна'ю далеко не единственный росчерк его пера в их писаниях и необоснованные оскорбительные предположения относительно того, что могут представлять собой наши Учителя. Почему бы тогда, спрашивает Хозяин, Вам не написать и не опровергнуть все ее выдумки и не разоблачить злобные обвинения? «Он вредит Обществу и своему собственному делу, — говорит Хозяин. — Передайте ему это от меня». Итак, мой Хозяин желает, чтобы она — так как старший Коган без ума от ее вегетарианства и любви к животным — оставалась президентом, но необязательно нашего Общества. Коган хочет, чтобы она была в Обществе, но не позволил бы добиваться силой нужного мнения или голоса хоть какого-то одного члена Лондонской ложи. Он не будет оказывать влияние на самого последнего из них, ибо тогда Он был бы ничем не лучше Папы [Римского], который думает, что может добиться слепого повиновения, а затем избежать принятия на себя кармы личности. Вот что сообщил мне сейчас Хозяин, чтобы я написала об этом Вам. А значит, Вам бы лучше заранее подготовиться, узнать мнение и спросить совета каждого члена, чей образ мыслей совпадает с Вашим, и быть готовым разделиться на два Общества, поскольку именно это, как мне сказали, и должен сделать полковник. Мне кажется, что Вы неверно поняли телеграммы и письма Махатмы К.Х., — так говорит мне Мохини. Ибо что касается Их, то они хотели оставить ее президентом и показать, что Им наплевать на ее косвенно и прямо высказанные оскорбления. Махатме К.Х. пришлось выдвинуть это в виде sine quanon [непременное условие — (лат.)] преподавания Вам, пока существует только одна Лондонская ложа и одно Общество. Но так как Коган жаждет, чтобы их было два, причем созданных на основании статьи 1 (Устава), то есть «состоящих исключительно из единоверцев», — пусть она себе председательствует в своей Лондонской ложе и правит эзотерическими христианами, а Вы — в Тибетской ложе, управляя эзотерическими буддистами. Dixit. [Он сказал. — (лат.)] Правильно. М. Два слова о себе. В Марселе после высадки на берег — гастрит; в Ницце после выхода из поезда — бронхит (уволокли во французский театр, где я уснула в углу герцогской ложи, проспала три акта напротив открытой двери и, конечно, схватила простуду). Теперь — флюсы, невралгия, ревматизм и ишиас с лихорадкой сверху и дифтерией снизу. Славный образчик здорового человечества! После 26-го [апреля] мы едем в Париж, а после 4-го или 5-го [мая] Олькотту приказано отправиться в Лондон. «Дядя Сэм» телеграфирует мне, что у него пневмония и он валяется в постели в Риме. Карма. В самый день своего приезда я случайно столкнулась с колонией русских аристократов — Челищев, Демидовы, Львовы, князь Долгорукий и tutti quanti [все до одного — (ит.)] титулованные особы. Они меня извели и, невзирая на флюсы, тащат на свои обеды и завтраки, в роскошные дворцы и т.д., мирясь с моими пеньюарами и халатами, вечерним desabilie [дезабилье — (фр.)], сигаретами и комплиментами и принимая всё с Христовым терпением, что делает великую честь их патриотическим чувствам. По их словам, они гордятся мною; приглашают меня вернуться на родину (хотелось бы, чтобы они дождались этого счастья), приглашают и Бабулу и, пребывая от него в полном восторге, позволяют ему открыто выражать протест против обязательной для присутствующих на обеде пары белых бумажных перчаток ради удовольствия полюбоваться его пылающим золотым одеянием и серьгами. До отбытия в Париж приобрету еще одну серьгу, чтобы вставить ему в нос. Встретила здесь некую госпожу, с которой, бывало, часто играла, когда мы обе были детьми и жили в Саратове в бытность там моего деда генерал-губернатором. Она узнала меня по фамилии, прослышав о моем «счастливом» браке с папашей Блаватским, и бросилась этим утром в мои объятия, рыдая и вытирая свой нос о мою переполненную состраданием грудь. Это было очень трогательно, очень. Вот так я или, скорее, Бабула стали здесь сенсацией дня. В Марселе он приобрел не менее пятисот восторженных и весьма напористых поклонников, несущихся за ним вслед, чтобы восхищаться его золотыми серьгами и теософским нарядом. Герцогиня, когда едет покататься в одиночестве, берет его с собой, сажая рядом с кучером, и болтает с ним без умолку. О боги — вот вам и милейшая цивилизация! Е.П.Б[лаватская] Только собралась отправить Вам всё это, как сегодня (в субботу) обнаружила Ваше письмо. Ну что ж, полагаю, если не К.Х., то мой Хозяин ответит на Ваши вопросы — разве это не одно и то же? Целую вечность не получала известий от К.Х.!
27 апреля [1884 г.] 46, рю Нотр-Дам де Шамп [Париж] Моя дорогая миссис Синнетт! Ваши — в порядке. Передайте, пожалуйста, мои нижайшие поклоны А.П.Синнетту, эсквайру, Вашей «худшей» половине, сообщите ему, что, во-первых, обоими Учителями мне строго воспрещается впредь служить почтальоном, и во-вторых, появись у меня хоть раз желание ослушаться, я не смогла бы так поступить, так как в его письме ко мне — как известно фрау Гебхард — не было никакого другого письма, ни для Махатмы К.Х., ни для Махатмы Мории — моего Хозяина (а теперь исчез еще и кусок Его письма, и я никак не могу его найти, чтобы привести Его слова). Это доказывает, что мой Хозяин, вероятно, опять напроказил, чему я чрезвычайно рада. И прошу Вас, чтобы больше через меня не было ни одного письма. Дайте мне почить в мире и внутреннем блаженстве. Ранее я уже написала м-ру Синнетту в ответ на его письмо, где он, в сущности, подстрекает меня воспротивиться приказу моего Учителя. Даже забавно, почему это до него никак не доходит, что когда мой Учитель приказывает, — я должна лишь повиноваться, независимо от последствий. К тому же он не выказал должной учтивости или рвения выполнить то, о чем его попросил Учитель, поскольку от него, сохраняя полное дружелюбие, ожидали не совета, чт'о мне делать с «Тайной Доктриной», которую он бросил, а простой помощи. Ну ладно, когда он понял, что сделать этого не сможет, то зачем надо было, не сказав об этом прямо, настрочить еще 4 страницы против приказов Учителя? Я написала ему, возможно, чересчур резкое письмо, за которое прошу меня извинить, но я просто не могла сдержаться. Ведь он знает, что я не принадлежу ни к тем, кто скрывает свои чувства, ни к тем, кто в личных отношениях обнаруживает изысканную вежливость и притворство, которыми столь прославились вы, люди Запада, и которые вы вынуждены проявлять уже с младых ногтей. Случай с «привидениями» у Эглинтона меня отнюдь не изумляет, ибо я начинаю всерьез сомневаться, а не имели ли отношения к этому делу исключительно его элементалы, или привидения. Бесспорно одно, что это не был ни один из двух чел Учителя. Им бы не позволили высказывать кому бы то ни было злобные упреки или обращаться с резко насмешливыми замечаниями, а менее всего — принимать участие в публичных медиумических представлениях. Однако ведь есть и другие челы иных Учителей — чистокровные «скользкие тибетцы»: я знаю кое-кого из этих джентльменов, сливок будущего Адепства или — полнейшего провала, как многие из них могут испытать на собственном опыте. И мне известно, что они любят ваших западных метафизиков еще меньше, чем ортодоксальных браминов. И это именно они пытались противоречить «Phoenix» — равно как и своим Учителям — по поводу того, кто являются чистокровными монгольскими буддистами. И это они называют вашего Господа и Учителя «трехглазым пелингом» и назвали бы еще хуже, если бы не боялись Махатмы К.Х. и моего Хозяина. Но они, в конце концов, челы, и в них еще очень много от смертного человека. И что уж такого «замечательного» в том, что они сказали? Почему Вы не пишете всего? Если это те, о ком я думаю, — они большие друзья с Адептами и челами из коренных перуанцев, мексиканцев и индейцев. Следовательно и со Ски (покровитель миссис Биллинг — то ли Адепт, то ли призрак, которого он использует как своего заместителя). Джуал Кул мне, конечно, не скажет, а то я бы спросила. Но расскажите же [мне], что он или они написали? Печать восхитительна. Дайте заказ, чтобы ее проставили на всей бумаге, почтовой и для заметок, толстой и тонкой и различного формата — на очень больших или очень маленьких листах, а также на конвертах. Мне бы себе домой заполучить такой бумаги гинеи на две-три. Сообщите мне, сколько я должна заплатить, и я немедленно отошлю нужную сумму. Мой шутовской колпак, вероятно, остался у Вас в холле, там, где его забыл Артур, а я без него как без рук и всё никак не получу. Бедной мисс Арундейл доставило столько хлопот купить его для меня, а вы медлите с отправкой. Боже правый, как мало кому можно доверять! Происшествие и скандал в Лондонской ложе «скучнеют и приобретают однообразие». Хозяин смотрит на это крайне неодобрительно. Давайте-ка я Вам об этом расскажу. Он говорит, что тогда как вначале всё это явилось результатом кармы миссис К[ингсфорд], теперь все вы пытаетесь разделить последствия и освободить ее от выпавшей ей тяжелейшей доли. Олькотт был виновен в некоторых дурацких измышлениях. По словам Учителя, Они (ни Гуру Дэва К.Х., ни Он сам [Мориа]) никогда и не собирались водить какое-то Общество за ручку или держать его под своим башмаком. Вам известны правила, законы и регламент — вот и действуйте в соответствии с ними. Теперь, когда «Герметик» потерпел крах, Коган будет осуждать Вас, а в первую голову, Олькотта, кто, по словам Учителя, слишком уж безволен. «Почему бы им не прибегнуть к собственному здравому смыслу»? — заметил прошлым вечером Дж[уал] Кул. Вместо того чтобы вести себя как подобает мужчинам, они словно дети ссорятся и пытаются сделать даже из Мохини свою защиту и опору. Но ведь Мохини не может дольше оставаться с Вами. Он, насколько мне известно, должен приехать сюда вместе с полковником и оставаться в Париже где-то до 7-го или 9-го [мая]. У них намечена потрясающе грандиозная конференция в географическом зале, подготовленном для Олькотта к тому дню, который он назначит по своему усмотрению, но не позже 15-го, причем Мохини здесь нужен так же и даже больше, чем Вам в Лондоне. Ведь мальчик сидит с Вами уже 3 недели, и у Вас к этому дню было достаточно времени, чтобы выучить наизусть всю Ригведу. Почему же Вы не использовали его на полную катушку? Вы позволяли ему попусту болтать языком и терять время. Его Учитель хотел, чтобы он ходил в Британский музей, посещал публичные библиотеки и даже Оксфорд. А он, вместо того чтобы с пользой потратить время, таскает собак за хвосты на улицах Лондона. Кроме того, хотя он, как истинный индус и чела, и не говорит ни слова, однако явно недолюбливает Мэсси, равно как и миссис К[ингсфорд], и М[ейтланда], оскорбивших его Учителя. Мэсси становится невыносимо идиотским. Наконец-то я назвала вещи своими именами. Сегодня Джадж сообщил мне, что получил от него два письма, где о Махатме К.Х. сказано так, как если бы Он был простым карманником, и выражено подозрение в том, что я прочла некоторые из его писем, которые, как заявляет Джадж, я никогда и в глаза не видела. Этот ваш Ч.К.М[эсси] не подходит для Лондонской ложи и вовсе не из-за его мнения обо мне, ибо теперь мне в высшей степени наплевать на то, что он может говорить и думать, хотя прежде меня это здорово задевало, — а из-за его отношения к Учителям. Этого я ему никогда не прощу, о чем ему могут сообщить немедленно, потому что мне это в высшей степени безразлично. Жалкий, слабый, безвольный, вечно сомневающийся простофиля — вот кто он теперь, — судящий о человеческой натуре и ее слабостях по себе, превратившемся в тошнотворную смесь сахара с касторкой. До чего же он мне противен! Как раз в этот самый момент Учитель говорит: «Сообщите ей [миссис Синнетт], что они могут ожидать Олькотта и Мохини 7-го, однако до 11-го [мая] оба они должны быть здесь, и посоветуйте ей — пусть это будет моим дружеским предостережением — лучше не переходить из одной комнаты, где жарко пылает камин, в другую, холодную и сырую. Она бы хорошо сделала, если бы уехала из Лондона на май, июнь и июль. В августе она может чувствовать себя в безопасности». Ну а это как раз то, что Он сообщил мне раньше. Ради Бога, позаботьтесь о своем здоровье! Когда фрау Гебхард рассказывала мне, как глубоко она сожалела, что Вы не уехали вместе с ней, вдруг прозвенел колокольчик Учителя и подтвердил ее правоту. Это пошло бы Вам на пользу. А теперь, прощайте. С 1 июля я в Вашем распоряжении и к услугам лондонцев. Раньше это, видимо, просто неосуществимо. Искренне преданная Вам — ибо в самом деле люблю Вас, Е.П.Блаватская. Сердечный привет господам Финчу, Худу, Уэйду и пр., и пр.
25 апреля [1884 г.] 46, рю Нотр-Дам де Шамп, Париж Мой дорогой м-р Синнетт! Вы рассуждаете, как Иоанн Златоуст, — кем бы ни было это создание, — но слова Ваши в то же самое время звучат крайне эгоистично. Среди погрязшей в перебранках Лондонской ложи Вы отнюдь не являетесь альфой и омегой теософии, равно как Вас нельзя назвать единственным и самым милым теософом сердцу Учителей. Мохини провел у Вас три недели и пробудет еще до 8 или 9 мая — то есть на две недели больше. Сейчас здесь находятся несколько человек, хорошо говорящих по-английски; все преданные теософы, но, будучи истинными философами и метафизиками, идущие ложным путем из-за отсутствия того, кто направил бы их на путь истинный. Им тоже нужен Мохини, а его Учитель, Кто служит воплощением справедливости, посулил им еще и челу, чтобы объяснить многие из таинств, и явно не склонен нарушить свое слово. И здесь он уже сделал и еще должен сделать несколько больше «полезной работы» и поощрить их рвение. Вероятнее всего, «он приехал из Индии не для того, чтобы переписывать письма» для меня; но одна из причин его приезда заключается в том, чтобы помочь мне справиться с санскритской частью «Тайной Доктрины». А поэтому Мохини не может оставаться в Лондоне после возвращения полковника в Париж, равно как их «лордство» не в состоянии следить за правильностью выполнения всего необходимого для одного Общества — хотя бы даже и для Лондонской ложи, — ничего не делая для другого. А кроме того, Вам не удастся вытянуть из Мохини ничего нового. Ему дан строгий наказ держаться в рамках того, что Вам уже раскрыто, и ни в коем случае из них не выходить. Безусловно, никто не виноват, что Вы были поглощены дебатами. А ведь я прямо и честно предупреждала Вас, что ему не разрешат сообщить нечто такое, что позволит Вам приступить к работе над неким новым литературным произведением для широкой публики. Всё, на что Вы можете рассчитывать, — это разъяснения, уточнения и в заключение — наведение внешнего лоска на всё, что Вы попытались выдать в «Эзотерическом буддизме», — теория о луне — «мусорном ведре», само собой, решительно изымается. Подводя итог этой части спорных вопросов из Вашего письма, можно заключить, что Вы определенно ошибаетесь, если думаете, что Мохини прибыл из Индии единственно для принятия на себя ведущей роли в работе вашей ложи — какой бы важной она ни была — и «учреждения Лондонского Теософского Общества на прочной основе». Ничего подобного. Мною получены указания, и я буду точно их выполнять. Мне неизвестно, чт'о Махатма К.Х. мог рассказать Вам, но зато я знаю, чт'о Махатма М. сообщает и приказывает мне, а также чт'о было велено сделать через Джуал Кула, а именно — Мохини должен приехать с нами: 1) чтобы представлять Махатму и Его мнение в исключительно важный критический момент в Лондонском Теософском Обществе; 2) чтобы объяснить и исправить, во-первых, ошибки, забившие умы некоторых собратьев по причине их неправильного понимания доктрины, на которую намекается в «Эзотерическом буддизме», и, во-вторых, искажения, допущенные миссис К[ингсфорд] и М[ейтландом]; 3) чтобы не допустить несправедливости ни в какой форме, а равно и проявления любого вида незаслуженной благосклонности и т.п.; 4) чтобы вывести из заблуждения умы всех членов в Европе (а не только в Лондонской ложе) во всем, что касается природы Махатм; показать Их сущность в ее истинном свете — как высших смертных, а не как вымышленных глупцами низших богов. Короче говоря, чтобы выполнять работу как в Лондоне и Париже, так даже и в Германии, если я туда поеду, ибо в эту поездку, как ему, видимо, указано, за мной должен последовать Мохини. Целую. Покажите это Мохини и спросите его, так это или нет. Теперь перейдем ко второму вопросу. Благодарю Вас за намерение написать предисловие к «Тайной Доктрине» — я Вас об этом не просила, присутствия Махатм и Мохини здесь, а Субба Роу там вполне достаточно, чтобы оказать мне нужную помощь. Если сомневаетесь, что «замысел осуществим, как это объявлено», то мне жаль и Вас, и Вашу интуицию. А так как Гуру считает иначе, я рискну последовать скорее Его указу и совету, чем Вашим. Так я решила с искренне дружеским к Вам расположением, но и с не меньшей твердостью. Сказать, что я «поступила бы мудро, если бы распорядилась вернуть деньги за подписку и объявила о ее отмене», — значит нести полнейшую чушь. Я не бралась переделывать и возиться с этой чертовой книгой исключительно ради собственного удовольствия. И если бы я могла уничтожить этот мерзкий труд, зашвырнув его в 8-ю сферу, то так бы и поступила. Но все мои наклонности и желания ничто в сравнении с моим долгом. УЧИТЕЛЬ приказывает и желает, чтобы он был переделан, и я буду его переделывать — тем лучше для тех, кто хочет помочь мне в этом нудном деле, и тем хуже для тех, кто не хочет и не будет. Кто знает, ведь с Божьей помощью и благословением эта вещь может как-нибудь обернуться и «блестящим творением». Точно так же я, конечно, с Вашего разрешения и добившись Вашего прощения, никогда не соглашусь с Вами в том, что «это безумие — стараться написать такую книгу для ежемесячных выпусков», раз уж Гуру распоряжается ею таким образом. Несмотря на глубочайшее уважение, которое я испытываю к Вашей западной мудрости и деловой хватке, я никогда не сказала бы в отношении того, чт'о мой Учитель (в частности) и Учителя (в целом) повелевают мне исполнить, что это чистейшее безумие — выполнять Их приказания. Но как бы там ни было, одна глава «о богах и питри, дэвах и демонах, элементариях и элементалах и других подобных духах» уже закончена. Я следовала сообщенному мне очень простому методу, и с его помощью очень быстро переделаю главу за главой и часть за частью. Ваше пожелание, что работа не должна выглядеть как простая перепечатка «[Разоблаченной] Изиды», — ничто по сравнению с анонсом (будьте добры, прочитайте его на последней странице «Theosophist»), так как там обещается всего-навсего довести до всеобщего разумения содержание «[Разоблаченной] Изиды», а также разъяснить и показать, что «более поздние откровения», то есть, к примеру, «Эзотерический буддизм» и другие материалы в «Theosophist», не противоречат основным принципам раскрытой доктрины, сколь бы туманной последняя ни оставалась в «[Разоблаченной] Изиде», и еще — сообщить в «Тайной Доктрине» всё то важное, что есть в «[Разоблаченной] Изиде», группируя вместе материалы, относящиеся к каждой отдельной теме, а не оставляя их разбросанными по всему второму тому, как сейчас, — из чего следует, что я обязана передать целиком отдельные страницы «[Разоблаченной] Изиды», только приводя при этом больше примеров и сообщая дополнительные подробности. И если я не приведу на самом деле многочисленные перепечатки из «[Разоблаченной] Изиды», вся работа превратится в Осириса или Гора, но ни в коем случае не в то, что поначалу было обещано в «Заметках издателя», которые я Вас очень прошу прочитать. А теперь, открыв один из предохранительных клапанов в моем паровом двигателе, позволю себе, Вашему всегдашнему другу и доброжелателю, подписаться вдова Блаватская. Будьте осторожны! Что Вы делаете, заставляя свою жену жить в сырости и туманах Лондона! Вам следовало бы отослать ее вместе с фрау Гебхард. Помните, она нуждается в солнечном свете и полном отдыхе, если Вы хотите поставить ее на ноги ровно через 6 месяцев. Воспримите это как очень серьезное предупреждение.
46, рю Нотр-Дам де Шамп, Париж Мой дорогой хозяин! Убеждаюсь, что я дура, и приговор этот сомнению не подлежит, поскольку начиная письмо к Вам с ужасающих слов: «Мой Хозяин М. хочет, чтобы я сообщила Вам то-то и то-то», я чересчур доверилась Вашей интуиции и вообразила, что можно обойтись без черточки или какой-нибудь там закорючки, указывающей, где кончаются предложения Хозяина и начинается моя собственная трескотня, и продолжала размышлять и советовать и таким образом, естественно, ввела Вас в заблуждение, вынудив принять мои слова за высказывания Учителя! И теперь, прочитав Ваше письмо и сразу же осознав, как это важно для нас — не предоставить этой «божественной» свистушке такой удачный повод, который появился бы у нее в противном случае (раз уж она должна была остаться президентом Лондонской ложи даже если бы та состояла только из четырех членов), я понимаю всю нелепость и опасность моего легкомысленного писательства. Слова Учителя были такими (и теперь я переписываю всё слово в слово с астральных записей, при помощи Его старшего челы): «Она должна остаться президентом (ибо таково желание Когана, чтобы она не оставила Общество, если этому можно поспособствовать) Общества, даже если бы этим двум группам пришлось изменить свои названия». Предложение по поводу названий «Лондонская ложа» и «Тибетская ложа» исходило только от меня, но даже написав это и едва успев опустить письмо в почтовый ящик, я раскаялась, так как вспомнила, что сказал Учитель, а также письмо Махатмы К.Х. по этому поводу. См. стр. 44 «Ответа» Субба Роу на это предложение. Однако название «Тибетская ложа» предложил еще и Мейтланд, и в тот момент я очень разозлилась. Не знаю, что меня дернуло написать такое! Мне было так мерзко, что любая перемена, любой способ выставить ее из вашего Общества казался лучше ее пребывания в нем. Но как всегда — пришел Учитель, Его голос произнес: «Вы напишете ему то-то и то-то» — и Он удалился. И я, передав Его руководящее сообщение — а именно, что как раз пришло время, когда Вам следует решительно отвергнуть и разоблачить ее ложь, — напутала с остальным, написав в Его духе, но не Его словами, а, как я теперь понимаю, именно эти-то слова и были самыми важными. Вы правы, абсолютно правы, а я опять скажу, что я дура, жалкая сломленная идиотка, настолько физически обессилевшая, что это делает меня придурковатой. Боже правый! ну почему вообще Коган так нуждается в ней! Неужели это за наши или Ваши грехи? Я знаю, что все остальные (К.Х., Хозяин и челы в Тибете и вне его) не испытывают в ней нужды. Это кажется фатальностью, но старый почтенный джентльмен, который никогда не вмешивается ни во что теософское, и менее всего в европейское, обратил на нее свои взоры! В Мадрасе Джуал Кул рассказывал мне, что никогда не видел своего Учителя в таком смятении. Не значит ли это, что Коган Римпоче хочет внушить всем вам отвращение этими возражениями, несоответствиями и противоречивыми указаниями? Я спросила Д[жуал] К[ула], а он только взглянул на меня и ничего не сказал. Итак, пока мне известно, что Учитель не поручал Олькотту ничего такого, что шло бы вразрез с Вашими желаниями. Совсем наоборот. У меня есть сведения, что его миссия состоит в том, чтобы избавить Вас от нее, не разлучая ее с Обществом полностью. Я знаю, Они желают, что бы Вы и никто другой стали президентом группы лондонских оккультистов, и что Они вынуждены ее терпеть, принимая во внимание и уважая волю Когана, — да будет благословенно Его имя! Итак, мой дорогой Синнетт, всё это неестественно. Разбитая и лишенная сил во всем, что касается моего физического состояния и интуиции, я всё же не потеряла способности понимать, что во всем этом что-то есть. Пометки «по доверенности» имеют силу в среде собратьев вашего Общества, но недействительны в других отделениях. Герцогиня не имеет права голосовать в вашей Лондонской ложе, и Учитель велел мне сообщить ей об этом, когда она упомянула, что послала миссис К[ингсфорд] свой избирательный бюллетень, причем то же самое Учитель сказал и Олькотту. См. Правило VIII — «ни одно отделение не имеет права пользоваться полномочиями вне установленных Уставом пределов». Что же до мадам де Морсье, то она решительно настроена против миссис К[ингсфорд] и не станет за нее голосовать — да, собственно, она на это и не имеет права. Она целиком на стороне Мохини, ведь Мохини — «посол Учителя», как она его называет. Вот так это и уладилось. <...>
М-р Синнетт! Я выполняю свой последний долг и сделать это обязана. Миссис Холлоуэй спросила меня, могла бы она поехать в Виндзор, а я ответила, что не вижу причины, почему бы ей не отдохнуть — ибо единственным приказом, который я получила и который, как мне известно, содержался в письме моего Учителя к Вам, было то, что ей следовало спать у миссис Арундейл каждую ночь, одним словом, что ей нужно было жить в их доме, если она хотела написать свою книгу. Если она нарушит приказы Учителя, то есть Махатмы К.Х., я умываю руки. Однако скажу Вам откровенно, что миссис Х[оллоуэй] послана сюда из Америки по воле Учителя, у которого были на этот счет свои планы. И если Вы введете ее в заблуждение и нечаянно вынудите вступить на путь, идущий вразрез с желанием Учителя, — всяческое общение между Вами и Учителем К.Х. прекратится. Мне велено сообщить Вам об этом. Вы даже не представляете, что творите! Вы руководите Теософским Обществом «Лондонская ложа» и льете воду на мельницу миссис Кингсфорд и Ваших врагов. И помните, я никогда еще не была столь серьезна, как сейчас. Если бы Обществу суждено было погибнуть, я всё же должна исполнить свой долг. Ваша Е.П.Блаватская. Поистине кажется, что Вы хотите докатиться до краха.
Суббота, утро Дорогой м-р Синнетт! Только что уехала миссис Холлоуэй, оставив для Вас, в присутствии мисс Арундейл, несколько прощальных слов. «Воздайте мне должное, — сказала она, — и скажите м-ру Синнетту, что я до последнего часа жила здесь на двух планах — физическом и духовном. Если он будет судить обо мне исходя из вещественного, то, конечно, не сможет меня понять, ибо я обитала в духовном. До последнего момента я действовала согласно прямым приказам Учителя, а значит, не могла поступать так, как ему (м-ру Синнетту) хотелось бы. А в этом он никогда не согласился бы дать себе полный отчет». И, в качестве подтверждения с моей стороны (которое, разумеется, дальше Вас не пойдет, но я обещала ей и должна выполнить обещание), позвольте сказать Вам, мой дорогой м-р Синнетт, что помимо того, что я, возможно, ей сообщила, и кроме посланных мне Учителем писем о ней, она еще имела от Него прямые указания, согласно которым и поступала. А по ее словам, Вы заявили, что я представила всё это Вам в ином свете, а именно, что запрет кончился, когда Вы приехали в Эльберфельд. Могу только сказать, что я ничего подобного никогда Вам не говорила и что Вы опять меня неверно поняли. Лично я говорила, что меня совершенно не интересовало, остановится ли она в Вашем доме или нет, но знала, что если выполнять ясно выраженное желание Учителя, то ей этого делать не следовало, и что она сама, обязанная подчиняться Его приказам, отказалась это сделать и несколько раз умоляла меня поддержать ее в этом. И я столько же раз шла на это, но Вы мне никогда не поверите. Всё это время она была крайне встревожена (в мыслях), а в результате этого пострадало ее развитие. Но надеюсь, теперь она успокоится и отдохнет. Может быть, я Вас больше не увижу, а поэтому позвольте мне сообщить Вам еще кое-что о планетах, кольцах и кругах. Эти сведения Вы можете переписать и отослать их Хюббе-Шляйдену и Франку. Я говорила, что не существует никаких таких гирлянд из сосисок, как они думают в отношении планет; что подобное представление даже не графическое, а скорее всего аллегорическое; что наши 7 планет разбросаны там и сям; что круги означают именно то, о чем Вы говорили, хотя толкование и было далеким от совершенства, но что кольца, как Вы их называете, то есть 7 коренных рас и эволюция человека при его вечном семеричном воспроизводстве, были неправильно поняты и не только Вами, но и, видимо, недоступны ясному пониманию непосвященных, и что даже то, что Вы могли бы сообщить, Вы не сообщили, так как неверно поняли одно из писем Учителя. И это Вам в любой день подтвердят Субба Роу и Мохини, приведя в качестве доказательства одно из писем Учителя. А теперь займемся тем, что Вы обнаружите в «Человеке» миссис Холлоуэй и поймете сами. Это трудный предмет, м-р Синнетт, и раскрыт полностью он может быть только при двух условиях: нужно или слушать голос Учителя, как она, или самому быть посвященным. Учитель (мой Учитель) и Махатма сообщили Вам только то, что позволено, но даже это считают трудным для выражения, если конкретное понятие как следует не внедрится в сознание субъекта. А теперь до свидания. Мой искренний, сердечный привет миссис Синнетт и лучшие пожелания Вам. И всё же я надеюсь, что в один прекрасный день Вы лучше, чем теперь, поймете «дела оккультные» и меня. Искренне Ваша Е.П.Блаватская.
На борту [Ноябрь 1884 г.] Мой дорогой м-р Синнетт! Вначале несколько слов по поводу дела вообще и всех нас в частности. Как я и думала, сегодняшний день был днем откровения и возмездия везде и всюду: великое испытание, ибо дело подходит к концу, и теперь нам остается только ждать результатов. Первый — это письмо от м-ра Финча и признание Мохини, что «Апокалипсис», который должен был заменить «Эзотерический буддизм» и прямо-таки вытеснить его, причем не только с рынка, но даже вообще из реального существования, — ни на что не годен. М-р Финч заявляет, что это такая работа, которая «может только унизить Учителей». Четыре главы, полностью написанные Мохини, безусловно, хороши, но там, где родник вдохновения терял питающие его живительные воды, текст становится шероховатым, теряет стройность и читается как косноязычный лепет школяра, местами обнаруживает явные огрехи и, уж конечно, не сделает чести «двум челам», якобы написавшим всё это, испытывая вдохновение человека, непосредственно изучающего какой-либо предмет. Итак — испытательный срок, кажется, подходит к концу, по крайней мере первый акт. Учитель желает, чтобы труд был издан до Рождества, и мы вынуждены делать так, как Он хочет. Только бедному Мохини придется переписать целую главу и переделать все места, где его сотрудник высказал оригинальные мысли. Хорошо бы Вам повидаться с Мохини и поговорить с ним об этой работе. Он расскажет, КАК это было написано, ибо теперь ему разрешено говорить. Мой Учитель, чей голос я только что выслушала, приказывает мне сообщить Вам, что, раз Мохини, по всей вероятности, останется в Лондоне до января, неплохо бы Вам воспользоваться его присутствием, чтобы завершить свой литературный труд, который не продвигается из-за отсутствия материала, что абсолютно недопустимо. Серьезно, Вам следует видеться с ним как можно чаще, чтобы он растолковал и преподал Вам предметы, затронутые в Вашей новой книге, поскольку теперь Учитель велит ему сделать как раз нечто в этом роде. До сего времени он не мог приехать к Вам и сообщить или объяснить всё до мельчайших подробностей — по причинам, которые Вам может подсказать Ваша интуиция. Теперь же он может и сделает это. Итак, я к Вашим услугам и отныне буду согласна вновь служить для Вас почтальоном. Но только для Вас одного и очень попрошу не разглашать этой тайны обо мне. Я напишу или из Алжира, или с Мальты и всё объясню. Ответьте мне обязательно. Сердечный привет миссис Синнетт. И вновь искренне Ваша Е.П.Б[лаватская].
[1] ...порочного президента.. — Здесь использована игра слов, так как английское «vice» означает приставку «вице-» и «порок, зло», а «vicious» — «порочный, злой», т.е. дословно: «президента порока и порочного президента», поэтому Е.П.Блаватская и выделила курсивом эти слова. [2] «Ария Самадж» — религиозно-реформаторское общество в индуизме. Создано свами Даянандой Сарасвати в Бомбее в 1875 г. [3] Сензар — Тайный жреческий язык или «язык мистерий» посвященных Адептов во всем мире. [4] Свабхавики — согласно Е.П.Блаватской, последователи древнейшей из существующих школ буддизма. [5] Праджна — синоним слова «Махат», или Вселенский Разум, Сознание. [6] «Небесные близнецы» — братья-близнецы Вальтер и Герман Гебхарды.
|
